Д: Конечно. Около десяти лет назад я переживала довольно паршивый период. Я тогда только переехала в Америку и готовила телевизионное шоу, которое так и не вышло. Я оказалась на другом конце света, моя карьера пошла под откос, и я практически не работала на протяжении пяти лет. Я тяжело это переживала. Я так и не достигла того, что считала пиком своей карьеры, и думала, что уже никогда не смогу. Настроения мои в связи с этим были довольно пораженческими. Сегодня я оглядываюсь и хочу отхлестать себя по щекам. Я перестала даже предпринимать какие-либо попытки, просто была в отключке и ждала, что кто-то вытащит меня из этого состояния. И наконец это произошло: я получила контракт на написание книги. Благодаря этому я вернулась в прежнее русло и постаралась восстановиться. Но я себя и правда разочаровала. Я слишком остро восприняла отказ, была подавлена и горевала, и это мешало мне переключиться на что-то другое. Например, моего нынешнего мужа, которого я как раз тогда встретила. Я много жаловалась в первые годы наших отношений и сегодня сожалею об этом. Хочется думать, что я гораздо более позитивный человек. Полагаю, каждый однажды оказывается на дне, а со мной произошло именно это.
Ф: Есть какие-то триггеры, которые заставляют тебя сомневаться или испытывать к себе отвращение?
Д: Я писатель. Если я не работаю, значит, мне не платят. Так что, когда у меня иссякают идеи или не хватает мотивации, я обычно беспокоюсь, что снова расклеюсь. Вместе с тем мой категоричный отказ заново испытывать все то, через что я однажды прошла, как правило, вытягивает меня из таких состояний. Чем больше я читаю о психическом здоровье, тем больше осознаю, что депрессия – это заболевание. Я очень сочувствую людям, страдающим от нее, и благодаря смелости, с которой они обсуждают свое состояние со мной, я понимаю, что у меня депрессии нет. Я просто ною, это немножко другое. Честно говоря, чувствуя себя подавленной, я вспоминаю о людях, которые не могут контролировать состояние, в котором пребывают. Благодаря этому мне удается взять себя в руки. Тогда, десять лет назад, я просто приняла решение побыть жалкой, но мне это больше не нужно.
Ф: Как звучит твоя ментальная Болтовня?
Д: Ты знаешь, сейчас для меня это беспокойство за безопасность семьи. Это новое чувство, которое появилось с рождением детей. Я счастлива, дела идут непередаваемо прекрасно, и мне приходится убеждать себя в том, что все это не исчезнет. Но в большей степени я переживаю, что может что-то случиться с детьми. Я беспокоюсь, что кто-то из них может пострадать физически или заболеть. А еще, что муж может умереть. Это так раздражает. Я могу быть совершенно счастлива. А потом – БАЦ! – и я мысленно рисую ужасные картины. Тогда я начинаю жевать конфетки с каннабидиолом, заниматься дыхательными практиками, а если такие мысли приходят ночью, то включаю приложение с медитациями и в конце концов засыпаю. Так что это даже забавно.
Ф: Думаешь, это социально обусловлено? Мы перенимаем привычку бояться того, что может произойти? Или это беспокойство вызвано чем-то еще?
Д: Я думаю, причина моего беспокойства довольно «фрейдистская». Я потеряла маму, когда мне было семь лет, и теперь маленькая девочка внутри меня просто не верит, что все будет в порядке. Подсознательно я каждую минуту ожидаю чьей-то смерти. Большую часть жизни этот страх служил мне позитивной движущей силой в направлении моих стремлений. Но сейчас, когда у меня есть дети и слишком много стоит на кону, я чувствую скорее страх, чем мотивацию. Естественно, что и состояние, в котором находится мир, никак не помогает. Каждый раз, когда я узнаю о стрельбе в школе, теракте, о том, что кого-то облили кислотой, или еще о чем-то – это попадает в мою копилку ужасов, которые могут произойти с нами.
Думаю, беспокойство – это часть родительства, и все мы в разной степени с ним сталкиваемся. Как бы я хотела вернуться в прошлое и извиниться перед всеми взрослыми, которые хотели убедиться, что я в безопасности. Я-то думала, что они просто достают меня.
Ф: Как ты сохраняешь позитив в повседневной жизни?