Души

Но, конечно, были в Венеции и другие скульпторы. Однажды отец послал Гедалью за ворота гетто взыскать долг. Должником был подмастерье скульптора, корпевший над женской статуей из мрамора. Нижняя часть ее тела все еще безмолвствовала, оставаясь заточенной в камне, но склоненная голова и изящные руки показались Гедалье живыми и дышащими, хотя и чересчур бледными. Иллюзия усугублялась благодаря слою мрамора, изображавшему кружевную накидку, которая спадала с головы и, коснувшись щек, облекала плечи и чуть выступавшие округлости грудей. Подмастерье ваятеля залихватски кивнул Гедалье, чтобы тот пощупал статую, но тот бежал прочь, так и не взыскав долга. Мраморная женщина, лишенная ног, являлась к нему по ночам. Из-за нее он без толку пролил реки семени, присовокупив к ним ручьи слез.

Похоронная процессия растянулась в лабиринте надгробий, мужчины, несшие гроб, раздавали указания друг другу:

– Господа, не туда, сюда!

– Эфраим, тяни!

– Чего встал, Рафаэль?

– Да вот моя теща высунула руку из земли и ухватила меня за ногу!

Улитка треснула под подошвой Гедальи, погибнув с тошнотворным тоненьким всхлипом. Полный запахов зимний воздух щекотал ноздри. По шляпе стучали капли, слетавшие с ветвей кипарисов и сосен. Гедалья поразился тому, что кроны деревьев в “доме жизни” зелены, тогда как деревья в гетто стояли с обнаженными ветвями. Видать, мертвые неплохо удобряют почву.

Наконец они дошли до свежевырытой могилы. Раввин обратился к сироте:

– Повторяй за мной: “Благословен Ты, Господь, Бог наш, Царь мира, судья истинный”, – и, потянув воротник зеленой рубашки Гедальи, надорвал ее.

Гедалья обвел собравшихся сухими глазами, видя в них должников, оплакивавших не покойника, но свои заклады, что переходили отныне в ведение семнадцатилетнего несмышленыша, на которого нельзя полагаться. По окончании шивы они, верно, так и налетят на него, точно сарычи, подумал он и ухмыльнулся про себя – да только не на кого будет налетать.

Он два года пробыл в учениках у отца и постиг все тайны ремесла. Схема простая: нужны деньги? Давай что-нибудь в залог, а взамен получи нужную сумму. Вернул всю сумму с процентами? Наши поздравления, изволь получить свой заклад обратно. Не сумел вернуть деньги в срок? Твой заклад будет продан с аукциона. Без всяких разговоров.

После вычета суббот, запрещенных для работы по еврейской религии, воскресений, запрещенных по религии христианской, различных праздников, дней траура, обрезаний, свадеб, болезней, карнавала, дней, когда лило как из ведра, и дней aqua alta, “высокой воды”, когда каналы выходили из берегов, вряд ли лавка была открыта больше шести месяцев в году.

На Гедалье лежала основная часть работы: каждое утро он запирал деньги в маленьком сундучке под прилавком в приемной. Затем открывал окна, чтобы осветить и проветрить помещение, хотя полумрак и сырость никуда не девались. При заключении сделки записывал в гроссбух имя заемщика, сумму займа, дату и описание заклада. Прикреплял к закладам ярлыки, чтобы их можно было легко отыскать в день погашения займа, начищал весы и мерные сосуды и вешал на входе в лавку синий занавес, означавший “мы открыты для сделок”.

По большей части клиентами были заядлые игроки, страдавшие от болезненного пристрастия к игре “в зернь”, или “игрищам”, как именовали азартные игры. Кости освобождали людей и от их имущества, и от всякого уважения. В ridotto, игорном доме, резались в самые разные карточные игры, но популярнее всего был Faraone – “фараон”, или, как по-простецки и любовно прозывали, – фаро. Старейшины общины объявили, что всякий еврей, предающийся “игрищам” в карты или кости, рискует отлучением. Но извести “игрища” под корень не так-то легко в этом мире.

Саломоне Альгранати и сам не раз играл в компании посланников, посредников и заморских купцов. И однажды ночью, проиграв всю свою наличность, поставил на кон изукрашенный каменьями костяной гребень, заложенный одним из его должников, и – проиграл и его.

Отвечая за коллекцию закладов в лавке, Гедалья сразу заметил, что гребня недостает. И стал раздумывать, как отец собирается объяснить должнику исчезновение заклада, когда тот придет его выкупать. Саломоне же, вместо того чтобы пуститься в какие-либо объяснения, не моргнув глазом солгал владельцу гребня, заявив, что последний срок выкупа истек накануне. К великому его изумлению, должник поверил. Увидев, что трюк удался, Саломоне стал прибегать к нему снова и снова.

Он знал, кому лгать, – конечно же, самым несчастным, придавленным долгами сразу нескольким банкам, запутавшимся в сети лжи, назанимавшим мизерные суммы под залог дорогих вещей, втайне обиравшим своих жен, родителей, детей.