Души

– Девочкой я никогда не была голодна. Бабушка, мир праху ее, кормила нас как на убой!

Не зажгло и не пробудило. Она продолжила:

– Каждый Песах бабушка готовила большое блюдо с “колесницами фараона”, макароны изображали волны, кедровые орешки и изюм – головы лошадей, а тефтели – египетских воинов. И все они тонули в моем животе! У вас тоже это готовят?

Гедалья стремился разглядеть в ней свою сестру из прошлого перевоплощения. Голос – голос Гитл, а руки – руки Гейле[63]. Он попытался перевести разговор с кулинарных на духовные рельсы.

– У меня рубашка шелковая, – сказал он, – и порой я недоумеваю про себя…

– Доску! – приказала Гейле.

Он подал ей круглую доску и продолжил:

– Если бы гусениц шелкопряда не убивали ради шелка, они бы перерождались и превращались в бабочек.

– Я смекаю, что ты делаешь, – сказала Гейле. – Соседский сын у нас в Вероне тоже вечно пытался внушить мне отвращение перед едой, но со мной такие штуки не проходят. Я слопаю все, даже если ты будешь рассказывать мне о гусеницах и червяках…

Наклонив чугунок, она обрушила вязкий желтоватый водопад на круглую доску. После чего, похлопывая по месиву деревянной лопастью поварешки, придала ему идеальную круглую форму, и получилась огромная золотая монета, гладкая, блестящая и пышущая паром.

– Давай-ка лучше вернемся в квартиру, – сказал Гедалья, опасаясь ушлых соседей.

Войдя внутрь, Гейле выдернула нитку из верхнего платья, чтобы нарезать поленту на треугольные куски. Ее выверенные медленные движения очаровывали Гедалью. Они сели за стол как муж с женой. Все было странно и знакомо. Она подала ему деревянную ложку, как если бы он был у нее в гостях, а не наоборот. Вот только набьет живот, уж тогда он сможет ясно обо всем поразмыслить. Горячая каша сладко и солоно жгла нёбо.

– Объедение! – возгласил Гедалья, позабыв о наложенном на себя посте.

Она улыбнулась и сказала:

– Я еще никогда вот так не ела.

– Как?

– Вот так… с чужаком…

– Я чужак? – поддразнил он ее.

– Да, – сразу ответила она.

– А что ты скажешь, если я поведаю тебе, что мы когда-то уже были здесь, ты и я?

– В этой квартире?

– Нет, не в этой квартире… Покажи-ка мне руку, я не стану трогать, обещаю.

Она спрятала руки в складках платья.

– Ладно, забудь о руке, просто посмотри на меня, – попросил он, но она, потупив глаза, продолжала жевать с закрытым ртом. – Хорошо, не смотри, но слушай. С чего же начать… Название Хорбица тебе что-нибудь говорит? Нет? Ничего, ты вспомнишь, ты все еще вспомнишь. Я помогу тебе вспомнить. Знаешь, Фьорита думала, что мы брат и сестра.

– Наверняка хохотала над нами. Не бывает евреев такого размера. Я, когда тебя первый раз увидела, глазам не поверила. Как будто мы оба – потомки великана.

– Так и есть! То есть не великана, но дети одного отца.

– Я не понимаю.

– Сейчас поймешь.

– Ты дрожишь, Гедалья?

– Это пустяки, пройдет.

Он встал, взял шишку из своей коллекции и протянул ей.

– И что я должна с ней делать?

– Играть. Это игра.

Она крутила шишку в руках, пристально всматриваясь в нее.

– Нужно угадать, сколько здесь чешуек? Да? По-моему, сорок. Горячо? Нет? – вопрошала она, глаза у нее блестели.

Какая разница, сколько чешуек в шишке, подумал Гедалья. Избави Бог от этих образованных еврейских девушек.

– Я из Вероны, – вздохнула девушка. – У нас такой игры не было. У нас мальчишки просто пинали их.

Гедалья заметил воронье перо, застрявшее в подоконнике.

– Забудь про шишку. Посмотри сюда.

– Перо, – сказала она, – воронье.

– Подумай о пути, который проделало это перо. Эта ворона прилетела к нам из далекой-предалекой страны.

– Вороны не перелетные птицы, – нахмурилась она.

– Да не в этом дело! – Он раздраженно выкинул перо за окно.

Как говорить с девушкой о переселении душ, чтобы она не стала смеяться, если и не сразу, в лицо, так потом – со своими сестрами?

– Послушай, – голос его задрожал, – я так чувствую, как будто это первый разговор, который я веду в жизни, как будто ни разу ни с кем на разговаривал за все мои семнадцать лет. Мы оба не отсюда… Мы…

– Говори, не раздумывая. Я слушаю.

– Мы брат и сестра. Я твой брат. Ну вот, я сказал это.

Он снова сел на стул, взял ложку и набил рот полентой.

– Мы брат и сестра, – ласково повторила она за ним, – ты прав. Ты – мой брат, я – твоя сестра.

Ей удалось его запутать. Не так он себе это представлял.

– Мы и правда уже встречались когда-то. Говорят, что все сыны Израиля встретились при Синайском откровении. И с тех пор мы ищем друг дружку.

У Гедальи вдруг схватило живот. Кто знает, подумал он, может, до Хорбицы мы и были на горе Синай, но как именно нам это поможет?

– Люди видят в тебе ростовщика, – сказала она и утерла рот. – Но ты не ростовщик, Гедалья, ты поэт.

– Поэт?

– Признаюсь тебе, что в глубине души я всегда мечтала встретить поэта.

– Я имел в виду, что мы в самом деле однажды были вместе… – предпринял еще одну попытку Гедалья, но Гейле уже погрузилась в раздумья.