Души

И кстати, сообщаю Тебе, если Ты снова вернешь его мне женатым обманщиком, с оравой чужих детей, и он снова будет у меня пропадать и уплывать от меня за тридевять земель, клянусь Тебе Твоим же именем, Господи, я опять его убью. Не задумываясь. Заколю, отравлю, утоплю, сожгу, заморожу, придушу, настрогаю на мелкие кусочки. Как по мне, можешь сразу отправить меня в ад! Что может быть хуже того, что у меня тут было в этом воплощении? Да пусть меня повесят за груди, как в той венецианской книге, пусть заберет меня Самаэль из кошмаров Лейзера, благословенной памяти! Мне все равно. Справедливого суда – вот чего я требую! Праведного суда!

Йа мулана, Господи Боже наш, помилуй нас, о Бог, преисполненный милосердия. Ведь длань Твоя на всем. И длань Твоя – моя рука. Длань Твоя – та самая моя рука, что бросила камень, та же рука, что подмешала яд в чай моего любимого. Так возьми же ее, возьми эту руку и помоги мне… Нет у меня сил вонзить ножницы себе в сердце, нет их и на то, чтобы встать и выпить чай из моего стакана. Дабы загасить свечу моей жизни, Тебе придется послать ко мне соседей, и стражу, и палачей. Ибо у меня сил уже не осталось.

И последнее, Господи, прости Ты меня, Ты, все видящий с небес, сделай мне одолжение, взгляни-ка на минутку на голову Гавриэля, что скажешь, с этой стороны вышло покороче или мне кажется?

Души дорогие, голову Джимуль отрубили с восходом солнца. Тело ее, надо полагать, похоронено не было, а было брошено на растерзание хищным птицам, Гавриэль же, конечно, упокоился в “доме жизни” в Фесе, и, если вам когда-нибудь случится там побывать, можете пасть ниц на его могилу или хотя бы зажечь поминальную свечу, пусть речь и не идет о праведнике, а вовсе даже наоборот.

Сколько нами уже пройдено, а, души? А знаете, чего мы еще не делали вместе? Не молчали. Может, помолчим немного? Да, помолчим. Особенно с учетом того, что моя следующая реинкарнация преисполнена безмолвия. Я в ней и слова не вымолвил, жизнью клянусь.

Я тоже…

Я тоже хочу кое-что сказать. И скажу. Прямо сейчас и скажу, только вот отдышусь немного.

Прежде я вас просила уйти из книги, и знаете что? Я рада, что вы меня не послушались. А то бы и не узнали, кто таков Гриша на самом деле. Я и сама только теперь понимаю, что тогда у него на сердце было. Я то времечко отлично помню.

Когда Грише исполнилось двадцать семь, мы с ним переехали в Яфо, тут мы и по сей день живем. Вот потому Гриша и пишет, что он живет в арабской стране. В первое же утро нас разбудил голос муэдзина, запевшего “Аллах акбар”, в окно доносился сильный запах домашней еды, но не нашей домашней еды. Через несколько часов в дверь постучали наши соседи, Рани́н и Фа́ди, сказали “добро пожаловать”, принесли нам пахла́вы. Я первый раз ее попробовала, деликатес. Фади спрашивает Гришу: “Как тебя зовут?” А Гриша говорит: “Гриша”. И у меня целый день улыбка с лица не сходила, потому что раньше он отвечал “Гершон”.

Я думала, все, нет больше Гершона, Гриша мой возвратился ко мне. Гриша и вправду вернулся к жизни, посуду мыл, мусор выносил, за компьютером сидел. Не то чтобы мы не орали друг на друга, орали, конечно, но я была уверена, что самый тяжелый Гришин период остался позади.

Пусть мы и не самые социально активные в доме, но когда праздник какой-нибудь, Рамадан, к примеру, мы заходим к Ранин и Фади поздравить их. У них большая семья: шесть дочерей и сын, тот как принц просто. Недавно был скандал с Амаль, младшенькой их, – Фади застал ее с подружкой с сигаретами на крыше нашего дома. Как же он орал. А я себе думала: ну-ну, мне б такие проблемы с Гришей.

Через год – может, даже меньше – после нашего переезда в Яфо я снова почувствовала, что Гриша сбивается с пути. Посуду не моет, мусор не выносит, в компьютер почти не заглядывает, а только спит часами, а когда не спит, сидит на подоконнике большого окна в гостиной и курит. Ума не могла приложить, что мне для него сделать, чтоб ему было хорошо. Когда мы выходили на улицу, он на все натыкался и злился. А чего злиться на электрический столб, ну чего? Машина припаркованная чем провинилась? Дорогу переходим – я пытаюсь взять его за руку, а он не дает, так я только придерживаю его за спину, сзади так, чтоб быстрей переходил. Грише все равно, зеленый свет или красный, будто это огни на дискотеке. Один раз автобус затормозил резко-резко, потому что Гриша вдруг выскочил на мостовую. Водитель вышел и чуть не прибил Гришу насмерть. А он что, Гриша-то? Сказал: “Отстань от меня, это не я”. Что значит “это не я”, кто-нибудь может мне объяснить?

Вы простите меня, если я вам расскажу об одной мыслишке, только не говорите, что я извращенка. В то время я мечтала, чтобы Гриша снова сделался маленький и залез внутрь меня, так мне не надо будет о нем беспокоиться, как и было, когда он находился у меня в животе. Я ем – и он ест, когда мне холодно – и ему холодно, так я сама согреюсь и его согрею. Так мне не нужно думать, куда он идет и что с ним делают. Внутри меня ему безопасно как нигде.