Души

Гриша зачастил в кафе к Джибрилю. Но кофе не пил, только чай с мятой. Один раз даже дома заварил такой чай. А хорошо заваривает. Наливает в стакан, первый стакан не пьет, говорит мне, что это душа чая, ну точь-в-точь как он это в своей пьесе описал. Это все его Джибриль научил. Гриша мне объяснил, что когда пьют чай и хорошенько о нем думают, то переносятся в то место, где этот чай вырос. Так ты сейчас в Китае? – спрашиваю. Я спрашиваю, а он знай себе смеется, так и заливается, даже чересчур. Как будто улетел в другое место. А я-то отлично знаю, куда он улетел. К Джибрилю.

Как-то еду с работы в автобусе, смотрю в окно, и вдруг мой взгляд зацепился за что-то. Это Гриша мой или не Гриша? Выскакиваю за остановку от дома и начинаю его высматривать. И точно, по нашему бульвару прогуливается мужик, и это мой Гриша, а платье на нем – мое зеленое платье.

Я была в шоке. Вспомнила, как Петя, бывший мой, переоделся в платье на Пурим, там еще, в Москве. И все еще глазам не могла поверить. Пошла за ним и говорю: “Гриша”. Даже не крикнула, а просто так сказала, по-обычному. А он, хоть и далеко был, услышал. Обернулся, замер. И только дышит тяжело. Вижу, что он страшится меня, стесняется, неудобно ему. А я пытаюсь улыбнуться и обратить все в шутку, говорю: “Это что, Пурим сегодня?” Нет, отвечает, просто лето, жарко. Хорошо, говорю, ты тут погуляй, а когда вернешься, заваришь мне того чаю, ну, как ты умеешь, ладно? Хорошо, говорит. И дальше пошел. Не помню, как я до дому добралась. В глазах темно. Но когда он вернулся, я ему ничего не сказала. Подумала себе, и что с того, что он платье нацепил, никого же не убил, или я ошибаюсь?

Через неделю Гриша взял мой лифчик и стал пихать в него носки. Потом стал брать мою косметику: лак, губную помаду, пудру, тушь для ресниц, консилер. Я стала его учить, как правильно все это накладывать, чтобы было красиво, почему бы и нет, от этого ведь тоже никто не умрет, правда?

Однажды он заперся в туалете и не выходит, долго. Я под дверью спрашиваю: “Все в порядке?” Не отвечает. Только слышу, выворачивает его. Хотела зайти, помочь ему, он не открывает. Говорю: “Гришенька, душенька, я же не сержусь на тебя ни за что, только открой”. Открыл. Что с тобой, солнце мое, говорю ему, ты заболел? Нет, говорит, не заболел, беременный я.

Если бы ваш сын сказал вам такое, вы бы посмеялись или, может, озлились, скажем, если бы принц Ранин и Фади сказал им это, был бы грандиозный скандал. А я… я уже столько пережила с Гришей. Ко всему была готова. Сказала ему: “В добрый час, давно уже мечтаю бабушкой стать”.

И так мы делали вид, будто Гриша беременный. Мне-то это как раз было на руку. К примеру, я хотела, чтобы Гриша покушал паштет из печенки, что я приготовила, так я ему и говорю: “Там много железа, это полезно для ребенка”, и он все съел. Сказала ему, чтоб делал гимнастику, иначе трудно будет рожать, и он начал ходить по утрам на море. Стала зачитывать ему всякие русские статьи о беременности из интернета, и он меня слушал. Мы стали много времени проводить вместе. Прям две подруги. И Гриша бросил курить, совсем, взял и бросил. А до того ведь много курил. Самое странное – через месяц он и в самом деле раздался. Может, конечно, это я только нафантазировала, а может, всему виной лепешки с затаром, что он покупает в пекарне Абулафии.

Однажды я пошла на блошиный рынок тут у нас в Яфо и увидела среди всего этого развала маленькие ботиночки для грудничка. Совсем новенькие, такие беленькие, с помпончиками. Это было что-то! Продавец подходит и говорит:

– Госпожа, тебе за красивые глаза отдам за пятьдесят шекелей.

Я перепугалась:

– Нет, нет, спасибо.

А он говорит:

– Сорок пять.

Я ему говорю:

– Да не нужно мне, нет, правда, у меня уже большой мальчик.

А он мне:

– Хорошо, для внуков возьми, за тридцать отдаю, последняя цена.

Я и взяла.

Как показала ботиночки Грише, он подскочил ко мне, мы обнялись и стояли обнявшись долго-долго, нам было хорошо, и я еще подумала: ну ведь от этого не умирают, или я ошибаюсь? А потом прошло несколько дней, и я почувствовала, что ошибаюсь – от этого таки умирают. Я умираю. Это разрушает мою психику.

Поговорила с Нурит, она работает у нас в лавке при музее. У нее сын психиатр. Вечно она разливается, какой он умный, какой талантливый, ну я и попросила его телефон. Неделю, может даже две, все собиралась с духом, потом наконец позвонила.

Психиатры не любят долго говорить по телефону, за это им денег не платят, так он сказал, чтоб мы с Гришей приезжали к нему в клинику в Тель-Авив. Для этого я немножко Грише соврала, сказала, что это гинеколог, который должен проверить состояние плода.

Только мы вошли в клинику, как Гриша и говорит:

– Это же психиатр, а ты говорила – гинеколог.

А Нуритин сын спрашивает:

– Ты сказала ему, что я гинеколог?

Я отвечаю:

– Да, иначе бы он не пошел.

А Гриша на это, с таким невинным видом:

– Отчего же не пошел бы? Конечно, пошел бы.

Тут я говорю Нуритиному сыну:

– У него ребеночек в животе.

А тот говорит:

– Понимаю.