Душка Адольф

— Да кто останавливает? Двинь его ниже пояса и за меня тоже. Они остановились перед больницей и увидели, как по ступеням сбегает, что-то крича, с безумными глазами и растрёпанными как у безумца волосами один из ассистентов режиссёра.

— Боже, — сказал режиссёр. — Ставлю сорок против одного, нам не повезло опять. Готов поспорить, этот парень, который бежит к нам, скажет, что…

— Похищен! Исчез! — выкрикнул ассистент. — Адольфа увезли!

— Сукин сын!

Они обошли кругом пустую больничную кровать, они даже её пощупали.

В углу стояла и ломала руки медсестра. Ассистент захлёбывался:

— Трое было их, трое!

— Замолчи. — От белизны простынь у режиссёра наступила временная слепота. — Заставили силой или сам пошёл?

— Не знаю, не могу сказать, да, он произносил речи, произносил речи, когда они его уводили.

— Произносил речи? — воскликнул старик продюсер и хлопнул себя по лысине. — О боже, мало того, что кафе взыскивает с нас стоимость поломанной мебели, а Гитлер, возможно, взыщ…

— Подожди. — Режиссёр шагнул к ассистенту и пристально на него посмотрел. — Трое, ты говоришь?

— Трое, да, трое, трое мужчин!

В голове у режиссёра вспыхнула маленькая сорокаваттная лампочка.

— У одного из них, э-э, у одного квадратное лицо, массивная нижняя челюсть и кустистые брови?

— Откуда вы это… Да!

— Другой маленький и худой, похожий на шимпанзе?

— Да!

— А третий крупный или, лучше сказать, толстый и рыхлый?

— Как вы узнали?!

Продюсер, глядя на них, растерянно моргал.

— Что происходит? Что происх…

— Глупца тянет к глупцу. Хитрого осла — к хитрой лисице. Пошли, Арч!

— Куда?

Продюсер смотрел на пустую кровать с таким видом, будто не верил, что не видит в ней Адольфа.

— К машине, быстро!

Из кузова машины режиссёр вытащил немецкий киносправочник. Нашёл указатель актёров на характерные роли.

— Вот.

Старик посмотрел. Сорокаваттная лампочка зажглась теперь и в его голове.

Режиссёр стал листать дальше.

— И… вот. И ещё — вот.

Они стояли перед больницей на холодном ветру, читая имена под фотографиями, и порывы ветра переворачивали страницы.

— Геббельс, — прошептал старик.

— Актёр Руди Штайль.

— Геринг.

— Окорок по имени Грифе.

— Гесс.

— Фриц Дингле.

Старик захлопнул книгу и закричал неизвестно кому:

— Сукин сын!

— Громче и смешнее, Арч. Смешнее и громче.

— То есть прямо сейчас где-то здесь, в этом городе, трое безработных дураков-актёров держат Адольфа, может, даже ради выкупа? И мы будем им платить?

— Арч, кончить фильм нам нужно?

— Боже мой, не знаю, столько уже потрачено денег, времени и… — Старик поёжился, как от холода, и закатил глаза. — А что, если… то есть… что, если это не ради выкупа?

Режиссёр кивнул и заулыбался.

— То есть — а вдруг это начало Четвёртого Рейха?

— Весь мусор в Германии попрыгал бы в мешки, чтобы стать внушительней, и заявил бы о себе громогласно, узнай он только… — …что Штайль, Грофе и Дингле, читай: Геббельс, Геринг и Гесс, снова готовы к бою и с ними вместе тупица Адольф Гитлер?

— Безумие, ужас, сумасшествие! Такого не может быть!

— Никто не мог закрыть Суэцкий канал. Никто не мог высадиться на Луне. Когда-то — никто.

— Что нам делать? Ожидание невыносимо. Придумай что-нибудь, Марк, придумай!

— Думаю.

На этот раз лицо режиссёра осветила изнутри стоваттная лампочка. Он набрал полные лёгкие воздуха и расхохотался хохотом, похожим на громкое лошадиное ржание.

— Я помогу им организоваться и заявить о себе, Арч! Я гений. Пожми мне руку!

Он схватил руку продюсера и, плача от смеха так, что по щекам его бежали слёзы, стал трясти её.

— Марк, ты не хочешь ли сказать, что ты на их стороне, что ты хочешь помочь им создать Четвёртый Рейх?! — И продюсер попятился от него.

— Не тюкай меня, а помоги мне. Вспоминай, Арч, вспоминай. Вспомни, что душка Адольф сказал за обедом, и забудь ты наконец о расходах! Ну что, что?

Старик вдохнул побольше воздуха, а потом выпустил, будто раздался тихий взрыв, отблески которого осветили его лицо.

— Нюрнберг? — спросил он.

— Нюрнберг! Какой сейчас месяц, Арч?

— Октябрь!

— Октябрь! Октябрь, сорок лет назад, октябрь, большой митинг в Нюрнберге. И в эту пятницу, Арч, мы устраиваем Юбилейный Митинг. Тискаем объявление в международном издании «Варьете»: МИТИНГ В НЮРНБЕРГЕ. ФАКЕЛЫ. ОРКЕСТРЫ. ФЛАГИ. Господи, да его как магнитом потянет! Он перестреляет своих похитителей, лишь бы попасть туда и сыграть величайшую роль в своей жизни!

— Марк, мы не можем себе позволить…

— …пятисот сорока восьми долларов? За объявление плюс факелы, плюс военный оркестр на пластинке? Чёрт побери, Арч, дай мне вот тот телефон.

Из-под переднего сиденья машины старик вытащил телефон.

— Сукин сын, — прошептал он.

— Угу. — Режиссёр осклабился и набрал первую цифру. — Сукин сын.

Солнце-опускалось за ограду Нюрнбергского стадиона. Небо на западе было залито кровью. Ещё полчаса, и станет совсем темно, и уже не разглядишь маленький помост посередине поля и несколько тёмных флагов со свастикой на шестах, поставленных так, чтобы получилась дорожка от одной стороны стадиона к другой. Слышался шум толпы, он нарастал, но на стадионе никого не было. Где-то ухал оркестр, но не видно было и никакого оркестра.