Два ракурса времени в истории Ричарда III

Её письмо, написанное сыну, было столь впечатляющим, а ситуация мнимого «фавора» Вудвиллов у короля Ричарда III столь многообещающей, что Дорсет тут же, на всех парусах, забыв об осторожности и мерах конспирации, ринулся в Англию, пожинать плоды матушкиного успеха. Если бы Дорсет успел добраться до Англии, возможно он был бы захвачен береговой охраной Ричарда, арестован, и заговор Елизаветы Вудвилл был бы раскрыт, равно как и её происки с пересылкой принцев во Францию.

Дорсет уже пересёк Ла-Манш и собирался было пристать к английскому берегу (как раз на рождество 1484 года), когда посланные вдогонку корабли Генриха Тюдора его настигли, перехватили возле самого берега и заставили вернуться во Францию.

Тюдор не был заинтересован в том, чтобы его конкуренты — принцы (сыновья Эдуарда IV), скрывались от него под охраной Дорсета неизвестно где, а потом объявились и, повзрослев и собравшись с силами, стали претендовать на трон, — он был не из тех, кого используют в чужих интересах. Поэтому, вернувшись с Дорсетом во Францию, в Париж, он тут же официально признал Елизавету Йорк своей невестой и объявил о своём намерении вторгнуться в Англию, чтобы избавить принцессу от домогательств короля Ричарда III, предполагающего вступить с ней в позорный, кровосмесительный брак.

Свидетельством «серьёзных намерений» короля Ричарда было всё то же, запрещённое для принцессы, но подобающее королеве платье из пурпурного шёлка, отделанное горностаем. Поэтому, когда Елизавета Йорк явилась на рождественский бал в этом платье, король Ричард III уже самим этим фактом был серьёзно скомпрометирован, а королеве Анне тем самым был брошен вызов, который, при невмешательстве короля, должен был рассматриваться придворными как подтверждение версии Елизаветы Вудвилл: кандидатура будущей королевы наметилась, и ею станет Елизавета Йорк.

В этой связи всё же остаётся невыясненным один вопрос: почему Ричард III поддержал игру Елизаветы Вудвилл? Почему не прогнал с глаз долой её саму и её дочь Елизавету Йоркскую, когда она нарушила придворный этикет?

Прежде всего, в связи с «исчезновением принцев» ему нельзя было публично ссорится с Елизаветой Вудвилл, и она это знала, а потому и проводила свою интригу вызывающе нагло, позволив дочери нарядиться королевой (хотя этот бал не был маскарадом).

А кроме того, Ричард III и сам не уклонялся от предстоящего сражения с Генрихом Тюдором. Он знал, что встречи с ним ему не избежать, но был уверен в своей армии и в своих силах, рассчитывал на свой опыт воина и полководца, а потому боялся Генриха Тюдора не больше, чем прославленный чемпион — тяжеловес боится хиленького новичка — дилетанта.

Поэтому он и позволил Елизавете Вудвилл провести эту интригу и спровоцировать последующие за этим притязания Генриха Тюдора на Елизавету Йорк, зная что её появление в королевском платье на балу, в присутствии иностранных дипломатов, непременно вызовет толки и пересуды по всей Европе. А кое — кто уже и сейчас начнёт перед ней заискивать, как перед будущей королевой, и этот момент Ричарду тоже было интересно отследить.

Сама Елизавета Йорк, — своенравная, амбициозная девица (СЭЭ), — в матушкины интриги не вникала, а наслаждалась собственным триумфом, используя возможность рядиться в одежды королевы, как доказательство расположения к ней короля.

Что могла чувствовать королева Анна в этот момент? Как сейчас принято говорить в соционике, она почувствовала «удар по болевой » — сильнейшую подсечку по ТНС — удар по аспекту интуиции потенциальных возможностей (+ЧИ4).

Даже при том, что она знала политическую подоплёку происходящего, у неё были все основания воспринимать невмешательство Ричарда в этот инцидент, как предательство по отношению к ней. А предательство близкого человека, да ещё сопровождаемое публичным оскорблением сносить было нестерпимо больно и тяжело. (При том, что к тому времени она только недавно оправилась от болезни.)

Боль, которую она испытывала при этом ударе, по ощущениям напоминала пронзительный, острый укол, сделанный тонкой и длинной иглой, пронизывающий всё тело насквозь: от пяток, через колени — в сердце и в голову. Конечно, ей стало нехорошо, и вид у неё был несчастный. И кое — кто уже заметил, что королеве дурно. А кто‑то стал злорадно шептать: «Она уже знает, что её дни сочтены. Её скоро погонят отсюда!».