Два ракурса времени в истории Ричарда III

Король Эдуард доверял Елизавете, как самому себе. Уважал в ней СТРАТЕГА [56] — умение разгадывать стратегические планы врагов. Сам был и прирождённым, и профессиональным стратегом и в этом (как и во многих других вопросах) с ней соглашался. (Судя по всему, их соцзаказ «зависал» на этом, общем для них, психологическом признаке СТРАТЕГИИ. Как два СТРАТЕГА, они корректировали ошибки друг друга. А кроме того, удачно дополняли друг друга по признакам ПОЗИТИВИЗМА и НЕГАТИВИЗМА, СЕНСОРИКИ и ИНТУИЦИИ. Она его суггестировала по аспекту «интуиции времени» негативной информацией, с присущей ей пылкой эмоциональностью рисуя ему самые мрачные картины их общего ближайшего будущего («ЭИЭ»), а он, со свойствен;ным ему богатым воображением, всё это ярко и образно себе представлял («СЭЭ») и был благодарен ей за предупреждение и заботу.)

Вот и в случае с Марией Бургундской он целиком и полностью доверился её мнению. И, по большому счёту, не прогадал: Марии Бургундской катастрофически не везло на женихов.

20-летняя Мария Бургундская — дочь Карла Смелого от первого брака и падчерица Маргариты Бургундской, не имевшей своих детей, была одной из самых видных невест в Европе. После гибели отца в январе 1477 года, она унаследовала престол герцогов Бургундских. Кроме короны за ней отдавали в приданное все земли нынешней северо-восточной Франции (Бургундию, значительную часть Лотарингии и Эльзаса), а также Франш –Конте, Фландрию, Эно и Брабант.

Западную часть Бургундии силой и коварством захватил Людовик XI, а чтобы заполучить остальное, он предложил двадцатилетней Марии выйти замуж за его семилетнего сына, дофина Карла. (Тринадцать лет разницы в возрасте — пустяки!)

Но бургундские подданные, скорбя о кончине безвременно погибшего Карла Смелого (в чём непосредственно был виноват Людовик XI), не пожелали признать дофина своим сюзереном.

Тогда на её руку стал претендовать Георг, герцог Кларенс, овдовевший за полгода до этого. И этим ещё больше насторожил и настроил против себя Елизавету Вудвилл:

— Нельзя допустить, чтоб он на Марии женился! — убеждала она мужа. — Женится, а потом на нас войной пойдёт! Я этому человеку не верю!

— Так, что же делать? — озадаченно спрашивал Эдуард.

— Как, что делать?! Не отдавать ему Марию, и всё тут! Другого жениха надо для Марии найти. Вот, хотя бы кого — то из Вудвиллов!.. — предложила Елизавета. — Эти не подведут, за них я ручаюсь.

Сказано — сделано! И Эдуард предложил в мужья Марии своего шурина — брата королевы Елизаветы, Энтони Вудвилла, а кандидатуру Кларенса отклонил.

За Вудвилла Мария замуж не вышла, потому что её подданные не захотели признать выскочку — нувориша своим сюзереном: после Карла Смелого это была слишком неподходящая кандидатура. Мария была очаровательная, прелестная, великолепно образованная девушка — настоящее сокровище, — и заслуживала лучшего жениха.

В итоге Мария Бургундская в августе того же 1477 года вышла замуж за сына императора Фридриха III — эрцгерцога Максимилиана (впоследствии ставшего императором Священной Римской империи Максимилианом I). И всё её наследство– графство Бургундское (Франш –Конте) и Нидерланды утекло к Габсбургам — проплыло мимо Кларенса и Елизаветы Вудвилл, что ещё больше усилило вражду между ними.

Пережив потерю этой выгодной партии, Кларенс присмотрел для себя другую невесту — Маргариту Шотландскую, сестру короля Иакова III. Но и тут Эдуард отказал ему в разрешении на брак, а Маргарите Шотландской предложил альтернативную кандидатуру в лице всё того же Энтони Вудвилла. Не то, чтобы из недоверия к брату, а всё из тех же соображений безопасности: в Шотландии бароны восстали против короля, а ну, как женившись на Маргарите, Кларенс станет лидером оппозиции, свергнет Иакова, займёт престол и пойдёт на Англию войной? Чтобы не вводить Кларенса в искушение, Эдуард предложил для Шотландской принцессы лояльного Энтони Вудвилла. (Кларенс пожинал плоды своих прошлых измен, о которых ему постоянно напоминала мстительная Елизавета Вудвилл).

Но Кларенс не был СТРАТЕГОМ (по психологическому признаку), а потому и не усмотрел в этих двух эпизодах (с его несостоявшемся сватовством) элементарной подставы и провокации.

Кларенс был ТАКТИКОМ. И как ТАКТИК — что самое‑то обидное! — при дворе своего родного брата Эдуарда, под сенью родного своего дома Йорка, он не чувствовал себя в безопасности: все факты указывали на то, что над Кларенсом попросту издеваются. Придворные стали на него смотреть как на потенциальную изгоя и предпочитали держаться от него подальше.

Зная обидчивость и раздражительность Кларенса, его демонстративно не воспринимали всерьёз — относились к нему как к чудаку, — недоумку, который ведёт себя несуразно и не перестаёт удивлять глупыми и неуместными выходками окружающих. Что было нестерпимо больно для самолюбия Кларенса («ИЭЭ»!), при его проблематичной, болезненной т.н.с. (+б.л.4) — аристократической «логике соотношений».