Два солдата из стройбата

И вот подошёл совсем уж нехороший день, когда даже покоцанные мышами сухари солдатики подъели и кушали теперь только пересоленное пойло из засушенной картошки. И те вояки, которые матерились в адрес хлебореза до поры до времени только про себя, стали материться уже вслух и посылать ему проклятия, прибегая к посредничеству дощатых перегородок батальонной параши, установленной в низине за палатками. Там, мучаясь поносом над обледенелыми очками, рядовые считали почему-то виновником своих неисчислимых бед как раз его, а не офицеров, снабженцев или гарнизонное начальство. День шёл за днём, а хлеба всё не было и не было. И вот однажды, устав надрывать воспалённые зады, вояки сговорились и пошли после так называемого ужина в гости к хлеборезу. Зачем нужно было к нему идти, никто не понимал, и Петров, шагая с товарищами, натужно размышлял: «Ну, придём, начистим ему рыло, а дальше что? Как будто после этого еды прибавится…». Солдаты были злы, раздражены бурчанием в желудках и настроены на серьёзный разговор. Обогнув столовую, они подошли с её тылов к каптёрке хлебореза, и кто-то из особо дерзких саданул ногою в обшарпанную дверь. Дверь с грохотом раскрылась, и мстители увидели распаренных, словно после бани, повара Анохина и самого хозяина каптёрки, сидевших за столом и умиротворённо пивших чай. Перед ними горкою прямо на клеёнке, покрывавшей стол, лежали толстые ломти хлеба, между кружками стояло блюдце с давно не виденным рядовыми маслом и плошка с сахаром. Тут же обретался массивный нож и две чайные ложечки – аксессуары большинством солдат уже изрядно подзабытые. Заводилою у пришельцев был чеченец Халилов, настроенный решительно и агрессивно. «Ну что, крыса тыловая? – спросил он с презрительной угрозою. – Хлеб с маслом хаваешь? А братушки, значит, голодом пусть маются?». Повар испуганно смотрел на сослуживцев, а Пронин, дожёвывая, привстал и в нелепой позе навис над столом. «Небось не уйдёшь!» – сказал Халилов, сгребая хлебореза за грудки обеими руками. «А чего мне уходить?! – взвизгнул Пронин. – Сами валите, пока звездюлей не получили!». – «От тебя, что ли?» – не стерпел Халилов и схватил со стола запачканный маслом нож. «Да хоть бы от меня! – запальчиво прокричал Пронин. – А то сержанты подгребут, они же вас всех тут закопают! И фамилии не спросят!». – «А я тебя щас зарежу, как барана! – вдруг дико завопил чеченец, потрясая ножом и направляя его лезвие прямо в лицо побледневшему хлеборезу. – И тоже фамилию не стану спрашивать, мне твоя фамилия и без того известна! Я её на твоей могилке нарисую!». Пронин дёрнулся, задел нож, и лезвие его, молниеносно отодвинувшись, слегка чиркнуло Халилова по лбу. Чеченец рассвирепел. Словно по команде солдатня накинулась на хлебореза, но Халилов никого не подпустил. «Ша! – дико заорал он, безумно двигая глазами. – Не подходи!». Пронин трепыхался в его объятиях, пытаясь вырваться, но это ему не удавалось. Тогда он упёрся ладонью в грудь чеченца и стал с силою отпихивать его, но тот извернулся, схватил тонкое запястье хлебореза, выкрутил его и с усилием прижал к столу. Пронин заскулил от боли, а Халилов поднял нож и со всей дури шарахнул его лезвием по пальцам! Вой хлебореза услышали в дальних палатках. Брызнув фонтанчиком крови, на грязную клеёнку стола выкатился отрубленный мизинец. Чеченец бросил нож, сорвал со спинки стула засаленное полотенце и грубо намотал его на искалеченную руку Пронина. Потом он с досадою цыкнул зубом, словно выражая сожаление по поводу безобразной сцены, грязно выругался и вышел из каптёрки. Следом за ним вышли остальные…

…Так перемогались солдатики до тех пор, покуда кто-то из дальних снабженцев не вспомнил о четырёх сотнях бесправных душ, затерянных среди заболоченных лесов, да не ахнул: «Ах! Ведь накладные давно подписаны, грузовики заправлены солярою по горло и только ждут команды рвануть по бездорожью, по колдобинам да по корням деревьев в направлении лагерька стойких оловянных солдатиков!». И тут же раздалась зычная команда, машины подогнали к складам, и гарнизонные грузчики принялись швырять в видавшие виды кузова мешки с картошкой, ящики с макаронами, крупой, консервами и, конечно же, особо бережно укладывать один на другой лотки с веселящими взоры буханками хлеба. Его нужно было много, чтобы хватило хотя бы на неделю, и потому под хлебные лотки подогнали отдельный борт – получше да почище: хлеб всегда грузят с уважением. И побежали «полуторки» по городишку, а потом и по районной гравийке, а потом и по лесной дорожке… Скоро веселее станет солдатикам в стылых, запорошенных инеем палатках… Скоро-скоро перестанут бурчать их измученные зэковской баландою желудки, и поедят они, наконец, целебного живого хлебца!