Два солдата из стройбата

Приезжает комбат, майор Кадомцев – морда красная, плюётся и визжит. Собрал сержантов, начистил им всем рыла; мат над лагерем такой стоял, что, наверное, в лесу тушканчики слыхали. На следующий день личный состав с утра не пустили до параши, а дали каждому в зубы по лопате и организованным строем направили в дальний березняк. Привели вояк на широкую поляну, размерили её полтора на полтора. Цепочками пустили солдатню на травку и приказали каждому рыть маленькую ямку глубиною в штык. Ну, вырыли – плёвое дело, каждый день по пятнадцать метров роем. А потом на опушку пришёл майор Кадомцев. Сначала, как заведено, обложил всех матом, а после приказал оправиться. Ну, солдатня чего-то застеснялась, не все, правда, кое-кто стал без стеснения свинчивать штаны. Батальонный ещё пуще озлился: «Чё, не поняли, выродки, – был приказ оправиться!» Ну, поняли – не поняли, а не всем же треба. Многих понесло, а остальные сидят на корточках над ямками, да думу думают. Повесили ремни на шеи; рожи у всех сосредоточены – в такие мгновения большинство чует у себя во лбу открывающийся третий глаз. А Кадомцев ходит вдоль опушки и орёт: «Шандец вам, суки, у кого увижу щас понос – тут же расстреляю!» И вдруг примечает солдатня, что сержанты все ходят с «калашами». Тут уже и здоровых понесло, – стали ямки заполняться. «Закончить оправку», – последовал далее приказ. Воины натянули штаны, и каждый стал возле своего сокровища. Сержанты пошли по рядам. «Налево… направо…» – командовали они. Рота разделилась на две части, – одна чуть больше, другая – меньше. Б о льшую увёл в лагерь прапорщик Васильев, а меньшую отодвинули вглубь поляны и приказали рыть могилы. Солдаты не поняли, что это могилы, думали, для каких-то нужд, но искоса с опаской поглядывали в сторону сержантов. Сержанты стояли на краю поляны и поглаживали «калаши». Когда ямы были готовы, дизентерийным приказали раздеться догола, обмундирование надо же сдавать, оно ведь денег стоит. Собрали «хэбэ», Кадомцев скомандовал: «На позицию!» Потом прошипел: «Я же вас предупреждал…» Отошёл на пару шагов и махнул рукой: «Огонь!» Ну, сержанты из «калашей» быстро покосили солдатню. Потом покидали убитых в ямы и засыпали тела землёй.

Так наш батальонный победил эпидемию. Ему потом из штаба округа благодарственную телеграмму прислали, даже, кажется, чем-то наградили. Ага! За оперативное решение вопроса. Так что вам, салабонам, впредь наука: грязную воду – не пить, парашу – не хавать, себя держать в чистоте. Увижу, что не так, сам расстреляю, – у меня и ключи от оружейки есть. Ну, а ежели кого сомнение берёт, – сходите на поляну за березняком, там могилки можно поглядеть…».

Сержант Круглов дал пару смачных подзатыльников ближайшим салабонам, оставшимся на «взлётке» озадаченно потирать стриженные затылки, а сам отправился в сержантский угол укладываться спать. Салаги понуро стояли на казарменном проходе, испуганно лупали глазами друг на друга и наконец в тягостном раздумьи стали разбредаться, направляясь к указанным им койкам на свои новые, ещё необжитые места…

Глава 8. Гороховая каша

На этого солдата все обратили внимание ещё до выезда в дальнюю командировку. Взвод работал на подготовке железнодорожного полотна; пацаны в грязных, испачканных креозотом бушлатах тоскливо перемещались по огромному участку, с натугой ворочая холодные и скользкие шпалы, со всех сторон облепленные заледеневшим снегом. Было пасмурно и холодно, но работа разогревала, и Петрову хотелось двигаться побыстрее. Напарник его, однако, работал с ленцой, и подладиться под неторопливый ритм этого странного работяги было непросто. Даже когда шпалу поднимали, он шёл к месту назначения в каком-то замедленном темпе, хотя, казалось бы, должен был поторапливаться, чтобы быстрее избавиться от тяжести.

Он был очень высок и уродливо худ; бушлат свободно болтался на его теле, не охватывая туловища. В серой ушанке, бывшей когда-то голубой, до него щеголяло, видимо, не одно поколение таких же доходяг. Руки он имел длинные и худые, пальцы были крючковатые, обветренные, с обломанными грязными ногтями. Когда Петров пытался заглянуть ему в глаза, он опускал голову, уверенно и убеждённо избегая контакта. Лицо у него было костлявое, с выдающимися острыми скулами, красное и прыщавое. Самой же неприятной частью его несуразного облика были холодные вымученные глаза, всегда искавшие способа укрыться. Общался он с Петровым с помощью коротких слов и междометий, типа «ну», «взяли», «давай», «эх», и только к середине рабочего дня Петров узнал его фамилию. Командир взвода сержант Круглов, пристально наблюдавший за работой пары, долго копил в себе раздражение и, наконец, подойдя поближе, разразился руганью: «…заколебал, Цыпин, что ж ты спишь-то на ходу, обсос!»