Двадцать лет до рассвета (СИ)

Вайдвен возмущенно набирает в грудь воздуха, чтобы достойно ответить, что не очень-то честно со стороны Эотаса перекладывать работу бога на плечи смертного, но тут в нем запоздало просыпается… да он сам не знает, что. Человеческая гордость, может. Или, может, он вспоминает, для чего они всё это вообще затеяли.

Вздохнув, Вайдвен опирается о стол, упрямо не отводя взгляда от разгорающегося на востоке нового дня.

— Останавливаться на одной деревне нет никакого смысла, если мы хотим, чтобы наши слова услышал весь Редсерас, — поразмыслив, говорит он. — Похоже, мне пора покинуть родные края.

Столица, утвердительно произносит Эотас, и Вайдвен кивает. Лучшего места для речей о продажности аэдирского губернатора, чем на столичной площади прямо у губернатора под носом, он не придумает.

— Столица.

Комментарий к Глава 4. Цена эвристики

Алгоритм поиска Гхауна в моем представлении напоминает depth-limited search с эвристическим определением предела глубины (один из факторов влияния на который определяет Эотас); открыто для дискуссий и предложений х)

========== Глава 5. Путь в столицу ==========

Путь оказывается длинным.

Преатон уже уступил место мажатону, почти все поля пусты и готовы к зиме — в отличие от людей. Вайдвен идет по полям и спит в полях; иногда ему позволяют переночевать в чужом доме и разделить обед с местной семьей — такие же крестьяне, как и он сам, у которых нет ничего, кроме своего или хозяйского клочка земли с хиреющим ворласом. Семье Вайдвена жилось еще послаще некоторых.

Вайдвен пересчитывает оставшиеся у него деньги. Что характерно, их немного. Он старается расплачиваться за доброту селян ответной помощью, потому что в городе за любые услуги принимают только медь и серебро, но никак не «полдня работы». Удивительно, что многие крестьяне не требуют от него и такой платы — даже зная, какой голодной будет эта зима. Вайдвену стыдно, что он не остается помочь взамен, но он должен спешить, он должен быть в столице к таротону. Эотас не торопит его, но согласен с тем, что лучше успеть в город до начала зимних месяцев. Вайдвен пытается вспомнить дату последней выплаты пошлин в году, но он не законник — крестьяне платят пошлины осенью, после окончания жатвы, но это местные, а колониальные? Какая прибыль идет Аэдиру с Редсераса? Какую долю редсерасских налогов она составляет?

Боги, он действительно ничего не знает. Ну, кроме того, что губернатор, ставленник Аэдира, не обижает себя и своих союзников редсерасским серебром — которое вместо этого должно кормить и без того обнищавших фермеров. Это весь Редсерас прочувствовал на своей шкуре сполна.

— Может, подскажешь насчет пошлин? Ты же всеведущий, — обращается он к Эотасу. Огонек, уютно свернувшийся где-то в груди, подрагивает с едва заметной укоризной: мол, на такие вопросы и сам можешь найти ответ. Вайдвен смеется: Эотас почти всегда был не прочь побеседовать, хоть и выбирал такие темы, что рассуждать о них можно было целыми днями. Он иногда рассказывал про Энгвит, про разные уголки Эоры, где Вайдвен не то что никогда не мечтал побывать — вовсе не знал о них. И собеседника слушал всегда внимательно, хотя Вайдвен и смущался поначалу — как это, безграмотный фермер будет спорить с богом о мироустройстве? Да и что нового или важного он может Эотасу рассказать?

Но Эотасу было важно. И отчего-то ему было вдвойне важно, чтобы Вайдвен не соглашался с ним просто потому, что Эотас — бог. И прямых ответов он давать не любил. Наверное, если и было в мире что-то, чего не коснулась безусловная любовь Эотаса, то это простые и ясные ответы.

Вайдвен не жаловался, впрочем. С Эотасом даже изнурительная дорога становилась в радость. Вайдвен только втайне надеялся, что сам Эотас тоже не слишком мучается со своим непутевым проповедником, но тут уж винить некого — знал ведь, кому идет видения даровать.

Осенью дни хоть и короче, но к тому моменту, как солнце начинает потихоньку исчезать за краем земли, Вайдвен едва переставляет ноги — и сворачивает с дороги в ближайшее поле без раздумий. Вдалеке он различает силуэты местных крестьян, даже на закате продолжающих работу, и решает героически преодолеть еще сотню-другую шагов, чтобы поздороваться и попроситься на ночлег.

Из короткого разговора он понимает несколько вещей. Первая — огромные поля, вдоль которых он шел почти две мили, являются владениями аэдирского дворянина. Вторая — дворянин строг и не жалует незваных гостей, заявившихся к нему на поля. Третья — его боятся.

Его боятся настолько, что даже не сразу говорят Вайдвену, в чем дело. Это потом он замечает их шрамы: такие оставляют плети на телах рабов и преступников. Но говорящие с ним совсем не напоминают рабов и преступников…

— Почему вы это терпите? — спрашивает Вайдвен. Или это говорит весна его голосом, закипающая солнечным рассветом весна, требующая свободы как дыхания.

— Потому что не хотим, чтобы нас насмерть забили плетьми, — мрачно хмыкает один из крестьян. — Иди своей дорогой, парень. Радуйся, если у тебя есть собственный кусок земли.