Двадцать лет до рассвета (СИ)

Ты сам понял задачу Эотаса, неторопливо начинает Эотас. Но мы не говорили о других аспектах меня. Задачи Гхауна и Утренних Звезд состоят в другом. В силу специфики своей цели, Гхаун обладает функционалом для расчета вероятностей в масштабах макро-мира. Ты бы назвал это способностью видеть множество возможных цепочек будущих событий.

— Ты видишь будущее?

Да. Но таких цепочек очень много. Они не бесконечны: нет смысла просчитывать будущее дальше определенного момента, и даже если взять предельно отдаленную от настоящего времени точку, я не вижу никакого смысла в продолжении работы Гхауна после завершения работы Колеса. Нет смысла просчитывать будущее дальше момента, когда достижение цели станет гарантировано. Но эти цепочки подразумевают все возможные комбинации событий, влияющих на достижение цели, от исходного момента до конечного. И свобода выбора смертных… не упрощает мою работу.

Вайдвен решает, что вдоволь померз на ветру, и можно уже двинуться куда-то с этого поля, а не изображать пугало.

— И ты знаешь, какую тропинку я сейчас выберу? Не заглядывая в мою голову.

Я могу предположить. Но если я скажу тебе, я повлияю на твой выбор.

Вайдвен замолкает на пару секунд.

— Я уже выбрал, можешь говорить.

Ты пойдешь к озеру. Ты хотел бы пойти домой, потому что ты голоден и хочешь спать, но это слишком очевидный выбор. Ты хочешь обмануть меня, но ты знаешь, что я это предугадаю, поэтому ты отбрасываешь вариант тропинки к лесу: это слишком очевидный вариант обмана. Наименее вероятно, что ты собираешься в лес ночью, поэтому в твоем представлении я, догадываясь о твоих намерениях обмануть меня, назвал бы первый «ложный» ответ, что пришел тебе на ум. Остаются две дороги: к озеру и к тракту, для тебя они выглядят одинаково перспективными вариантами обмана. Но к тракту тебе идти незачем. Ты знаешь, что мне известно, что ты не любишь ходить к озеру. Это хороший вариант обмана, и еще у озера можно освежиться, чтобы меньше хотелось спать.

— Ты сжульничал! — возмущению Вайдвена нет предела. — Ты подсмотрел!

Вовсе нет. Это примитивная задача, с ней без труда справился бы и человек. Ты упускаешь главное: ты взял как пример всего одно событие. Представь цепочки из зиллионов событий. Если бы мне понадобилось, я бы мог просчитать абсолютно все твои действия на месяцы вперед при обычном расходе энергии.

Вайдвен не знает, что такое зиллион. Звучит жутко. Он решает не заострять на этом внимание.

— Но ведь мои действия зависят не только от меня. От других людей тоже. От… ну, от погоды, например. Или от тебя.

Да. Я просчитываю все значимые факторы. Чем нестабильней мир, тем сложнее просчитывать: вероятности становятся практически неотличимы. До разумного предела я не скован ограничениями в памяти или скорости вычислений. Но скорость и масштаб влияют на расход энергии. Цель назначает свой предел допустимой платы.

— А ты бы мог увидеть всё возможное будущее? До конца? — Вайдвен смутно представляет себе конец будущего, но вспоминает об этом уже после того, как спрашивает.

Сейчас — нет. Гхаун сжег бы все души Эоры раньше, чем закончил бы вычисления.

Вайдвен едва не спотыкается.

— Постой… ты сжигаешь души? Для того, чтобы читать будущее?

Огонек свечи сжимает свет в ослепительную крохотную звезду. Ее лучи звенят так остро, что Вайдвен неосознанно морщится от эха неясной боли.

У богов нет иного источника энергии, Вайдвен. За каждое чудо, каждое проявление силы, каким бы оно ни было, мы платим силой смертных.

Вайдвен останавливается и опирается рукой о шершавый ствол дерева рядом с тропой. От сжатого звездного света внутри почти невозможно дышать, и Вайдвен пережидает ослепительное сияние, как пережидают боль. Эотас чувствует, конечно, и немедленно закрывает Вайдвена от режущих лучей. Всего спустя пару секунд того снова озаряет почти незаметно подрагивающий огонек свечи.

Извини, шепчет Эотас. Я буду осторожней с нашей связью.

— Нет, — хрипло говорит Вайдвен, — не надо.

Это ведь он самого Эотаса чувствует, отрешенно понимает Вайдвен. Это боль и гнев его бога. Эотас без колебаний делил пополам страх и злость самого Вайдвена, ни разу не оставив своего носителя в одиночестве, когда это по-настоящему было важно. Как теперь Вайдвен может остаться равнодушным к его боли?

— Зачем энгвитанцы создали бога, который не может не пожирать души тех, кого любит, и не может не любить? — тихо спрашивает Вайдвен.

Эотас, Гхаун и Утренние Звезды неразделимы. Без Эотаса Гхаун лишился бы как минимум двух ключевых параметров своего поиска решения. Если бы я не понимал так ясно ценности человеческой души и цены человеческого страдания, как бы я знал наверняка, где провести черту между допустимыми и недопустимыми затратами энергии? Разве меня заботила бы оптимизация этих затрат?

— Но что, если ты проведешь эту черту слишком близко? Что, если однажды ты пожалеешь еще одной души и допустишь ошибку из-за этого?

Это невозможно.

— Почему? Разве я не прав?

Свеча разгорается внутри, омывая Вайдвена горячим сиянием.