Двадцать лет до рассвета (СИ)

Эотас склоняет голову.

— Я остаюсь уверен.

— Это не имеет значения, — Берас качает головой. — Ты функционируешь неверно; твой поиск привел тебя к ошибочному ответу. Только эта ошибка позволила тебе нарушить пакт. Остановись, пока еще не поздно, и нам не придется останавливать тебя силой.

— Какой пакт? — осторожно спрашивает Вайдвен. Он надеется, что его услышит только Эотас, но его слышат все боги, и некоторые из них даже снисходят до того, чтобы взглянуть на него. Искорка фонаря перед жуткой рыбьей мордой Ондры вспыхивает почти насмешливо.

— Глупое дитя. Тебя не учили, что опасно следовать за манящими огоньками?

— Хватит с него тайн, — неожиданно вмешивается Ваэль. Его переливчатое многоголосье звучит почти встревоженно. — Эотас открыл ему и так слишком много!

— И я открою ему еще больше. Ему — и всему смертному роду. — Эотас заслоняет Вайдвена огнистым светом, прежде чем тот успевает произнести хоть слово. — Потому слушайте же! Я пришел не для того, чтобы оправдываться или спрашивать совета. Я пришел, чтобы образумить вас, и я предпочел бы решить этот вопрос словом, а не огнем.

— Нельзя просто рассказывать смертным тайну за тайной! — Ваэль кажется ужасно возмущенным, хотя Вайдвена не покидает ощущение, что бог неведомого беззвучно хохочет над ними из темноты. — Так у нас не останется никаких тайн!

— Тайны и ложь заперли нас в цикле, из которого нет выхода!

Эотас разгорается ярче, и свет его становится столь же ослепительным, сколь жарким было пламя Магран. И ярче. И еще ярче. Вайдвен едва может различить хоть что-то в беспощадно-белом солнце; свет полон силы, способной разжигать звезды из мертвой пыли. Но он по-прежнему чуток и внимателен — Эотас отстраняется, чтобы позволить Вайдвену ощущать присутствие других богов, пусть и не выпускает его полностью из своего сияющего ореола, согревая и защищая от чужого влияния.

— Цикл Колеса — рабочая система, — в бесстрастном голосе Бераса мелькает тень раздражения. — У тебя нет решения лучше. Ты не предназначен для поиска и создания подобных решений; как ты можешь судить об этом?

— Я не предлагаю иной системы. Я утверждаю лишь то, что нынешняя больше не может привести нас к нашей изначальной цели. Галавейн! Разве стали смертные сильнее от того, что ты раз за разом бросаешь их в неравные бои? Почему, Магран, твои испытания уже не совершенствуют, а лишь калечат души людей? Отчего ты, Абидон, покорно глядишь, как смертные ходят по одному и тому же кругу? Где справедливость твоего правления, Воэдика, повелительница слепцов, восторгающихся своей безнаказанностью? Забвение и обман оставили людей в темноте, из которой им не выбраться в одиночку — разве этого мы желали, Ондра, Ваэль? Наша цель — прогресс, а не стагнация. Из цикла, в котором мы заперли Эору, нет к нему пути.

— Зачем мы слушаем оскорбления безумца? — Воэдика холодно оглядывается на богов. — Он опасен. Его стоит уничтожить прежде, чем наше бездействие позволит ему привести мир к катастрофе.

Магран задумчиво проводит рукой по своему клинку. Абидон крепче сжимает в ладони кузнечный молот.

— Я вижу твою правоту, — неохотно произносит он, — но мир смертных не готов к переменам — перемены уничтожат его. Ты жаждешь рассвета, не задумываясь, что он повлечет за собой. Я не могу поддержать тебя.

— Мир смертных никогда не будет готов к переменам, потому что уже сейчас он не изменится никогда, если мы не вмешаемся, — Эотас качает головой. — Перемены трудны, но с каких пор бог, ковавший клинок Магран, страшится испытаний? Не это ли — ясный признак того, как далеко мы ушли с верного пути?

— Глупец, — сухо бросает Галавейн. Псы у его ног зло скалятся, пытаясь разорвать клыками бесплотные солнечные лучи. — Ты даже не знаешь, о каких переменах говоришь. Мы стали ответом Энгвита естественной эволюции, и наш ответ безупречен. На данный момент мы гарантируем смертному роду выживание. Любой шаг в сторону уничтожит этот баланс. Ты ослеп от своей безусловной любви, если не можешь разглядеть сквозь нее причину наших действий и их оправданность.

— Оправданность? Не думай, что я не знаю о твоих преступлениях, брат. Собственную трусость ты пытаешься оправдать ценой страданий смертных?

Голос Эотаса по-прежнему спокоен и лишен любой тени гнева, но, наверное, это первый раз, когда Вайдвен слышит хоть что-то похожее на обвинение из его уст. Псы Охотника яростно взрыкивают, припав к земле, но Галавейн не произносит ни слова — лишь что-то темное и злое собирается за его спиной, будто стрела на натянутой тетиве.

Эотас не обращает на это внимания.

— Я пришел говорить, потому что я верю, что мы выше подобных оправданий. Мы должны были вести людей сквозь тьму, а не заставлять их вечно блуждать в ней ради нашего спокойствия и гарантии выживания. Если вы выберете тьму, я сожгу вас вместе с ней.

— Ты один бросаешь вызов всем нам? — Бледный Рыцарь почти изумленно поднимает бровь. — Выбрав своим вместилищем человека? Не забывайся, Дитя Света. Ты можешь быть бессмертен, но твой сосуд — всего лишь смертное тело.