Двадцать лет до рассвета (СИ)

Весна в груди Вайдвена разгорается горячо и ясно, омывая душу сиянием, чистым, как рассветный ветер. Это будет самая прекрасная заря, что видела Эора, обещает ему весна. Вайдвен на миг теряется в образах, проскальзывающих сквозь его разум, ослепительных и завораживающих, будто обращенный мыслью звездопад. Даже когда видение уходит, остается невесомое ощущение, подобное утренней дымке над полями: ощущение, что всё наконец-то будет правильно.

Он почти забывается в чарующей тишине, когда весна спрашивает его: какой ты хочешь видеть новую зарю?

Вайдвен пытается удержать похожее на сон очарование еще хоть на секунду дольше, но, как и все сны, оно предательски ускользает. Рассвет никогда не длится достаточно, чтобы успеть насладиться им в полной мере. Вайдвен остается один на один с вопросом, который он вовсе не ожидал услышать.

И Эотас ждет его ответа.

— Ну… светлой, наверное, — бормочет Вайдвен. Это кажется ему наиболее правильным выбором. — Чтобы не происходило всего этого, как в Редсерасе сейчас.

Ему чудится тихий смех.

Под такие критерии подойдет почти любое решение. Древние города Энгвита пустуют тысячи лет, но заря над их руинами все так же прекрасна.

Вайдвен не слишком понимает, к чему это замечание, но очевидно, что ответ он выбрал неверный. Он честно думает еще с минуту, но божественных откровений или вообще хоть чего-то толкового на ум не приходит.

— Не знаю, — вздохнув, признается Вайдвен. — Я и энгвитанских городов в жизни не видел, а ты про новую зарю спрашиваешь. Пусть она будет светлой. Пусть после нее будет лучше. Разве это не самое важное?

Я всего лишь приношу рассветы, помедлив, отвечает Эотас. Я не решаю, что видят другие в их лучах. Но я могу направить сами лучи.

Вайдвен слушает очень внимательно, но это мало помогает. Незримый огонек божественной свечи отчаянно тянется к нему, будто пытаясь объяснить что-то, что Вайдвен всё никак не поймет:

Если мы ошибемся, цена окажется выше, чем смертный мир может себе позволить. Я не могу один решать за всех вас.

Вайдвен непонимающе моргает.

— О чем ты говоришь? Нет, конечно, я не хотел бы, чтобы Редсерас превратился в руины, но это ведь только малая часть ми…

Он смолкает на полуслове, когда наконец осознает, о чем говорит Эотас. Осколки самого первого видения, того, что заставило его полночи проваляться в ворласе, поблескивают откуда-то из глубины его разума.

— О, — говорит Вайдвен. — Ты говоришь о новой заре. Над всей Эорой. Не только над Редсерасом. Здесь только… ее начало…

Ему приходится сглотнуть слишком плотный кусок памяти, когда голова начинает незаметно кружиться. Он успевает только разобрать начало — Редсерас, правительство, связи с Аэдиром, поставки адры, сеть спящих и видящих сны о новой заре… и он. Вайдвен. Упрямый безграмотный фермер, довольно далекий равно от идеала праведника и образа благочестивого редсерасца. В котором зарождается мировой рассвет.

— Почему ты выбрал меня? — вопрос срывается с губ Вайдвена раньше, чем он успевает остановить себя. Он знает, что Эотас не сердился на него за сомнения и злость, и любовь бога одинаково чиста и к пахарю, и к проповеднику. Но можно было выбрать кого-то другого, кого-то, кому бы поверили, за кем бы шли люди… кто мог бы действительно воплотить в жизнь божественный замысел…

Лучи крохотного солнца внутри теплеют и щекочутся. Вайдвен сомневается, что человек мог бы улыбаться так же светло, как Эотас.

Потому что ты честен и справедлив, и я верю твоему суждению. Ты не просил пощады, даже когда думал, что я пришел покарать тебя за дерзость и непокорность; но именно сомнения в слепой вере научили тебя поступать правильно. Мне нужны твои сомнения так же, как тебе нужна моя уверенность. Только из их синтеза рождаются правильные решения.

Никто никогда не говорил о Вайдвене таких слов. Ну, может быть, мать верила, что он честен и справедлив, но она тоже корила его за сомнения и за упрямство. Слышать подобное от Эотаса и знать, что Эотас говорит это искренне, без единой тени лжи или лести…

— Но почему, — шепчет Вайдвен, крепко зажмуриваясь на мгновение, — почему ты спрашиваешь меня? Разве я могу предложить более правильное решение, чем бог?

Эотас молчит какое-то время.

Что ты помнишь о причинах интеграции эмоционального интеллекта в автономные модули всемирной разумной сети?

— Прости?

О создании богов?

— А-а, — тянет Вайдвен. Создание богов. Ну конечно. — Каком таком создании богов?!

Итак, Эотас говорит, что боги не всегда были на Эоре. И что боги — это энгвитанцы. Много энгвитанцев. Которые придумали новое Колесо и всю затею с перерождениями. И богов тоже.

— Постой, — просит Вайдвен, пока объяснения не зашли слишком далеко (они зашли слишком далеко уже с самого первого слова, но сообщать об этом Эотасу ему кажется недальновидным). — А как энгвитанцы так собрались все вместе, чтобы стать богами? Боги ведь все разные. Ты и Скейн, например.