Двадцать тысяч лье под водой

Я чувствовал невыносимую тяжесть в теле. К трем часам пополудни меня обуял безумный страх. От постоянной зевоты сводило челюсти. Дыхание стало частым и прерывистым: легкие безуспешно пытались уловить в разреженном воздухе необходимый для жизни кислород, содержание которого стремительно уменьшалось. Мной овладело полное душевное оцепенение. Я лежал пластом, почти теряя сознание. Верный Консель, испытывая те же симптомы и те же страдания, больше не покидал моего изголовья. Он держал меня за руку и подбадривал. Выныривая из забытья, я слышал его шепот:

– Ах, если бы я мог перестать дышать, чтобы господину досталось больше воздуха!

Слезы наворачивались мне на глаза от таких его слов.

Находиться на борту стало невыносимо, зато с какой поспешностью, с каким ликованием мы облачались в скафандры, когда наступал наш черед работать! Кирки со звоном вгрызались в лед. Руки уставали, стертые в кровь ладони саднили, но мы не замечали ни усталости, ни боли! Живительный воздух поступал в наши легкие! Мы дышали! Дышали!

Однако ни один человек не продолжал работу дольше отведенного срока. Выполнив свою задачу, каждый из нас передавал резервуар товарищам, чтобы влить в них жизнь. Капитан Немо сам подавал пример, неукоснительно соблюдая установленный порядок. В назначенное время он уступал свой аппарат другому и возвращался в ядовитую атмосферу «Наутилуса» – всегда спокойный, не позволяющий себе ни слабости, ни жалоб.

В тот день привычная работа выполнялась с еще большим рвением. Когда мы закончили, оставалось извлечь всего два метра льда. Всего два метра отделяли нас от свободной воды! Только вот запасы воздуха в резервуарах почти иссякли. Жалкие его остатки предназначались для работников. Ни единого атома для самого «Наутилуса»!

Вернувшись на борт, я уже почти задыхался. Какая ночь! Я не в силах ее описать. Подобные страдания невозможно выразить словами. На следующий день дышать стало еще тяжелее. К головным болям добавились мучительные головокружения, из-за которых я был словно пьяный. Мои товарищи испытывали те же страдания. Несколько человек из экипажа только хрипели.

В тот день, на шестые сутки ледового плена, капитан Немо, посчитав кирку и молоток слишком медленными орудиями, решил найти другой способ, чтобы проломить ледяной пласт, отделявший нас от воды. Этот человек неизменно сохранял и хладнокровие, и энергию. Благодаря своей силе духа он подавлял физические страдания. Он думал, анализировал и действовал.

По приказу капитана «Наутилус» приподняли с ледового ложа, избавив его от лишнего груза и изменив тем самым удельный вес. А когда корабль всплыл, его подтянули канатами – так, чтобы он оказался аккурат над огромной ямой, контуры которой повторяли очертания ватерлинии. Как только водные резервуары достаточно наполнились, «Наутилус» опустился в прорубленную выемку.

В ту же минуту все члены экипажа вернулись на борт, плотно задраив двойные люки. Теперь «Наутилус» покоился на метровом слое льда, в котором мы заранее пробурили тысячи отверстий.

Затем краны открыли до конца, и в резервуары хлынули сотни кубических метров воды, увеличивая вес «Наутилуса» на сто тысяч килограммов.

Мы ждали, мы прислушивались, забыв о страданиях и отчаянно надеясь. Мы разыграли последнюю карту своего спасения.

Несмотря на пронзительный звон в ушах, я отчетливо слышал доносившийся из-под киля скрежет. Судно будто стало проседать. Лед раскалывался с необычным треском, напоминавшим звук рвущейся бумаги, и «Наутилус» заскользил вниз.

– Проходим! – шепнул Консель мне на ухо.

Я был не в силах ответить. Я лишь схватил его руку и судорожно сжал ее.

Вдруг, увлекаемый собственным весом, Наутилус ухнул под воду со скоростью пушечного ядра, словно находился не в толще воды, а в вакууме!

Задействовав всю мощь электричества, насосы тут же принялись откачивать воду из резервуаров. Через несколько минут падение удалось остановить. Вскоре, судя по показаниям манометра, мы даже начали снова двигаться вверх. Весь корпус стальной махины до последнего болтика дрожал от бешеного вращения винта, который увлекал нас к северу.

Сколько еще предстояло нам плыть подо льдами до открытого моря? День? Но я до этого умру!

Полулежа на диване в библиотеке, я задыхался. Лицо мое стало лиловым, губы посинели, тело обмякло. Я больше ничего не видел и не слышал. Само понятие времени перестало для меня существовать. Мышцы потеряли способность сокращаться.

Не знаю, сколько часов провел я в таком состоянии. Но прекрасно осознавал, что агония уже близка. Я понял, что умираю…

Внезапно сознание ко мне вернулось. Несколько глотков свежего воздуха проникли в легкие. Неужели мы всплыли на поверхность? Неужели ледник остался позади?