Двадцать тысяч лье под водой

Туземцы никуда не ушли; теперь их стало еще больше – сотен пять или шесть. Некоторые воспользовались отливом и, пройдя по обнажившимся макушкам кораллов, оказались менее чем в двух кабельтовых от «Наутилуса». Я видел их довольно отчетливо. Это были настоящие папуасы: рослые, крепкие, атлетического сложения люди с широким и высоким лбом, большим, но не приплюснутым носом и белыми зубами. Их курчавые волосы, выкрашенные в красный цвет, резко контрастировали с цветом кожи, черной и лоснящейся, как у нубийцев. В разрезанных и оттянутых книзу мочках ушей болтались костяные серьги. В основном, дикари были нагими. Я заметил среди них несколько женщин в настоящих кринолинах из трав длиной до колена, державшихся на поясе, сплетенном из каких-то растений. Некоторые мужчины – вероятно, вожди – носили на шее украшения в виде полумесяца и ожерелья из красных и белых стекляшек. Почти все дикари были вооружены луками, стрелами и щитами; у каждого на плече висело что-то вроде сети с гладко обтесанными камнями, которые они ловко метали из пращи.

Один из вождей, приблизившись к «Наутилусу» на достаточное расстояние, внимательно разглядывал судно. Облачение в виде сплетенной из разноцветных банановых листьев накидки с зазубренными краями выдавало в нем «мадо»[128] высокого ранга.

Туземец подошел так близко, что я мог бы легко его подстрелить, но сначала решил дождаться явных проявлений враждебности. Существует негласное правило: при встрече с дикарями европейцы отражают удар, но никогда не нападают первыми.

Пока продолжался отлив, туземцы бродили вокруг «Наутилуса», частенько выкрикивая слово «асаи». По жестам я догадался, что они приглашают меня сойти на берег, однако счел разумным отказаться.

Туземцы бродили вокруг «Наутилуса».

Таким образом, в тот день шлюпка оставалась на борту, к великому разочарованию мистера Ленда, который теперь лишился увлекательного занятия – пополнять съестные запасы. Чтобы не терять времени, находчивый канадец занялся приготовлением блюд из мяса и муки, добытых на острове Гвебороар. Что до дикарей, то около одиннадцати часов утра они вернулись на берег – как только начался прилив и верхушки коралловых рифов стали исчезать под водой. Толпа папуасов продолжала увеличиваться. Наверное, они прибывали с соседних островков или с самой Новой Гвинеи. Хотя я не заметил ни одной пироги.

Чтобы как-то скоротать время, я решил пополнить свою коллекцию моллюсками, зоофитами и пелагическими растениями, которыми изобиловали прозрачные воды бухты. В конце концов, это был наш последний день в здешних краях: если расчеты капитана Немо верны, уже завтра «Наутилус» выйдет в открытое море.

Я попросил Конселя принести мне небольшую легкую драгу вроде тех, что используются для ловли устриц.

– А как там дикари? – спросил Консель. – Возможно, господин со мной не согласится, но мне они кажутся довольно безобидными!

– Однако, мой друг, они каннибалы.

– Можно быть каннибалом и при этом честным человеком, – философски заметил Консель. – Разве, к примеру, обжоры не могут быть порядочными людьми? Одно другому не мешает.

– Хорошо, Консель! Допустим, это честные каннибалы, которые весьма учтиво пожирают своих пленников. Но я не желаю оказаться съеденным, пускай и со всем почтением, поэтому буду смотреть в оба. Похоже командир «Наутилуса» не намерен принимать какие-либо меры предосторожности… А теперь – за работу!

За два часа рыбалки нам так и не удалось выловить ничего примечательного. Драга собирала множество ракушек, среди которых были «уши Мидаса», арфы, мелании, а также самые прекрасные морские молотки, какие мне доводилось видеть. Кроме того мы выловили парочку голотурий, несколько жемчужных устриц и дюжину мелких черепах, пополнивших продовольственные кладовые «Наутилуса».

Когда я меньше всего этого ожидал, мне в руки попалось настоящее чудо природы, хотя вернее было бы сказать уродство, которое встречается крайне редко. Закинув драгу, Консель вытащил уйму ничем не примечательных ракушек. Я осмотрел улов, проворно сунул руку в сеть и с воплем конхиолога, то есть с самым пронзительным криком, какой когда-либо вырывался из человеческой глотки, вынул оттуда раковину.

– Что это с господином? – удивился Консель. – Господина кто-то укусил?

– Нет, мой друг, хотя я с радостью отдал бы палец за подобную находку!

– Находку?

– Вот за эту раковину! – И я показал ему причину своего восторга.

– Это всего лишь олива порфирная – семейство оливовых, отряд переднежаберных, класс брюхоногих, род моллюсков…

– Верно, Консель! Только завиток у этой раковины идет не справа налево, как обычно, а слева направо!

– Не может быть! – воскликнул Консель.

– Да, мой друг! Это левозакрученная раковина! Словом, раковина-левша!

– Раковина-левша! – взволнованно повторил Консель.

– Взгляни на ее завиток!

Консель взял драгоценную ракушку трясущейся рукой.

– Ох! Если господину профессору угодно мне поверить, я никогда еще так не волновался!