Дважды контрразведчик

Мне стало значительно лучше, чувствую себя хорошо. Почти целыми сутками спал, мне постоянно давали снотворное. Просыпался, ел и опять спал. Сейчас сам хожу на процедуры. Сейчас главное — это малость прийти в себя и отдохнуть. Врач рекомендует настоять и побывать в отпуске.

Климат здесь влияет отрицательно у кого на что. У меня на сердце и на глаза. Без очков почти ничего не вижу, мне они нужны срочно. Посылаю в этом письме рецепт и прошу заказать мне очки. Я без них, как без рук. Думаю, что дней через десять вопрос с моим отпуском станет ясен. К тому времени меня и выпишут. Надоело здесь, как в тюрьме. На работе лучше. В целом у меня все хорошо. Лечусь, жду встречи с вами. Как вы, дорогие мои? Целую вас крепко. Ваш…».

На Родину хотят не только птицы

В конце октября 1985 года в Кабуле было как всегда сухо и солнечно. Наконец спала одуряющая жара, и в печальном небе стаи птиц тянулись с далекой Родины на юг. На пустыре военного городка 40‑й армии то в одном, то в другом месте возникали медленные кругообразные движения воздуха. Пыль и мусор, вращаясь, поднимались невысоко — всего на несколько метров. Казалось, что вот‑вот пылевой столб раскрутится быстрее, разрастется вширь и ввысь, и в бешено вращающемся кольцевом потоке родится настоящий смерч, который будет засасывать все, что находится на его пути: машины, людей, постройки. Но нет — «смерчики», так и не достигнув совершеннолетия, медленно умирали на глазах, пыль и мусор опадали вниз, и наступала ленивая тишина. Через несколько минут глаз ловил рождение нового пылевого столбика в другом месте, поодаль — и все повторялось сначала…

Наш следственный «уазик» с афганским номерами неторопливо катил по пустынному в пятницу проспекту Дар‑уль‑Аман. Миновали так называемый «трафик», что‑то вроде нашего поста ГАИ, справа остался зоопарк на берегу желтого, неторопливого ручейка — яростной по весне реки Кабул. Слева осталась бензозаправка, с длинной очередью пыльных машин, и «уазик» въехал в район города Спинзар. Здесь через каждые пятьдесят метров стоят парные афганские патрули с нашими автоматами ППШ, отполированными до зеркального блеска. Проехали отель «Кабул» и по старинной улице‑красавице Майванд, чем‑то неуловимо напоминавшей Одессу‑маму, направились вверх, к дислокации советского десантного полка. С высоты этого военного городка сразу открылся великолепный вид на весь этот большой муравейник — Кабул.

Старинные, серые, мрачного вида казармы бывшей афганской офицерской школы, где, говорят, учился сам Бабрак Кармаль, стоят в городке пустые. Полк ушел на боевые. Напротив большой пыльной площадки притягательно зеленеет скверик, в глубине которого, выложенный голубым кафелем, прячется бассейн с хрустально чистой, холодной, как лед проточной водой. У его входа величественно стоят два бронзовых льва. У одного из них явно обиженное выражение на морде. Кто‑то из шурави отпилил ему хвост по самую спину, и лев стал похож на большого пуделя.

В кресле военного прокурора Кабульского гарнизона сидел военный прокурор 40‑й армии полковник Степанюк. Слушал телефонную трубку и, нахмурив большой лоб, быстро писал на листке бумаги. Закончив, поздоровался и сказал:

— Нам повезло, что американцы его выдали. Солдат ушел к ним 28 октября, а через несколько дней Горбачев летит на встречу с Рейганом, вот почему они оказались такими сговорчивыми сегодня. Даю тебе час‑два, не больше. Поговори по своим вопросам — ваш генерал звонил и просил об этом. Располагайтесь в соседнем кабинете, закончишь, позвони мне. А я пока подготовлюсь. Мне надо его подробно допросить, арестовать как дезертира и уже завтра этапировать самолетом в Ташкент.

— Спасибо, товарищ полковник, я позвоню, — сказал я и, спросив разрешения, покинул кабинет прокурора.