Дважды контрразведчик

…Передо мной сидел худощавый, среднего роста, юный солдат в чистой выглаженной форме без головного убора и ремня. Его только что доставили из соседнего здания — гарнизонной гауптвахты. Глубокий, внимательный взгляд голубых глаз с длинными, серповидными черными бровями сразу привлекал внимание. Врожденное обаяние притягивало и сразу вызывало симпатию к юноше. Я представился, но это не вызвало реакции, которую обычно вызывает у всех солдат и даже старших офицеров должность следователя КГБ — мгновенную собранность и настороженность. Никакого страха и подобострастия, спокойствие и достоинство исходили от молодого солдата, и он, казалось, грелся в их лучах.

— Володя, это не допрос, а беседа, — сказал я. — Нас интересует, зачем и как ты туда попал, буквально каждая минута твоего пребывания в американском посольстве. Ты, конечно, понимаешь, что эта беседа — необходимость не только для решения твоей судьбы, но и для неповторения подобного впредь. Могу ли рассчитывать на твою откровенность? В ином случае это будет только пустая трата времени и для тебя, и для меня.

— Да, конечно, товарищ майор, — без запинки ответил он. — Я расскажу всё, не скрывая.

Мы пили чай из прокурорского чайника и неторопливо беседовали. Солдат‑выводной за дверью ходил с автоматом туда‑сюда по коридору, и громкий звук его шагов нам почти не мешал.

Передо мной находился чистый и честный человек. Этот вывод я сделал, задав как бы между прочим несколько проверочных вопросов, ответы на которые, по его мнению, я наверняка не должен был знать, а я их знал в полном объеме. Он ответил на эти вопросы, не задумываясь ни на секунду, без напряжения, предельно полно и откровенно.

В Кабул Володя прибыл совсем недавно, две недели тому назад, из учебного подразделения в приграничной полосе Союза. Там полгода подряд была напряженная боевая учеба с дневными и ночными стрельбами и марш‑бросками в любую погоду. Курсанты были равны между собой, несмотря на различные национальности, уровень образования и физической подготовки. Неприятности начались при следовании в составе колонны от советской границы в Кабул. Сначала солдат‑«старик» забрал у него часы — подарок отца. Затем второй — «дембель», водитель БТРа тоном, не терпящим возражений, потребовал украсть колесо с автомашины в советской воинской колонне, рядом с которой сделали остановку во время ночного отдыха на сторожевой заставе. Володя попробовал возразить, но получил два удара резиновым шлангом по печени. Колесо он так и не украл, и после этого «дембель» ему сказал, что по дороге всякое может случиться… «Могут, например, обстрелять «духи», у которых автоматы той же марки и калибра, что и у нас…» — добавил он. Намек был понят так, что в суматохе боя можно схлопотать пулю от своего, которую потом могут признать за душманскую. Но колесо Володя так и не принес «дембелю». Места ударов шлангом остро болели, и почти всю дорогу до Кабула Володя лежал, сказав врачу, что у него расстройство желудка. Таблетки, полученные от него, незаметно выбросил. Звериная необъективная и необъяснимая жестокость старослужащих потрясла его. Володя, лежа внутри гремящего и подпрыгивающего БТРа, с тоской вспоминал родной дом и «учебку», где ему предлагали остаться на сержантской должности.

По приезду в Кабул Володя был определен во взвод ночной охраны Кабульского городского телецентра. Днем вокруг здания с огромной чашей‑антенной, устремленной в далекий космос, службу несли часовые‑афганцы. С наступлением темноты их заменяли советские военнослужащие — двадцать пять солдат и старший лейтенант. Буквально рядом с Кабульским телецентром за высоким забором из металлических прутьев стояло белоснежное, современной архитектуры, красивое здание посольства, на флагштоке которого ветер трепал «матрац» — американский флаг.

— Три дня назад перед рассветом я проснулся от толчка в бок: «Отнеси чаю на пост Рывкину!» — передал мне такой же молодой, как я, солдат. Рывкин сразу невзлюбил меня, так как я, по его мнению, с недостаточной быстротой и рвением выполнял исходившие от группы «дембелей» издевательские «приказы». Я не встал и не понес на пост чаю «дедушке» Рывкину. Незаметно для себя я снова уснул. Через час я был жестоко избит старослужащими и понял, что будущего у меня здесь нет. Примерно через полчаса после этого я попытался встать и после нескольких попыток наконец встал. Взял в руки автомат. И понял, что именно я сейчас сделаю. Накинул на себя шинель и вышел во двор. Никто мне не попался на пути. Было светло, и наши посты были уже сняты. Я подошел вплотную к высоким, острым прутьям ограды американского посольства. Часовой‑афганец крикнул мне: «Триш! (Стой!)», но я быстро передернул затвор и направил на него ствол автомата. По моему виду афганец понял, что я не хочу его убить, но сделаю это, если он мне помешает. Демонстративно он взял оружие в положение «на плечо», повернулся ко мне спиной и медленно пошел вдоль ограды посольства.