К вечеру дождь окончательно добил редкие островки снега, и все вокруг потемнело, поблекло, стало безрадостным и унылым. Непроглядный мрак опустился с гор и накрыл собой сиротливую землю. Долгая мучительная ночь распахнула Урманову свои объятия. Он с тоскливой покорностью смотрел в темноту и думал, думал, думал…
«Это что же получается? Вчера верил в одного бога, сегодня в другого, а завтра – обратно…. То есть все вроде как понарошку, шутя… Но тогда какая же это вера? Так, баловство… Или предательство?»
Мысли Урманова путались, душа металась, как зверь в окладе. Он никак не мог принять окончательного решения. И это изматывало его.
«Как ни поверни – все плохо. Откажись принять чужую веру – себя погубишь. А согласишься – опять нехорошо. Тело-то, может, и спасешь, а вот душу?..»
Урманов устал, измучился от этих бесплодных метаний. Он чувствовал, как все больше гнетет его этот тяжкий, невыносимый груз. И в какой-то момент ему стало ясно, что никакой он не герой, а просто маленький затравленный человек, который очень хочет жить и совсем не собирается умирать. Но в этот же самый момент он осознал и другое: для того чтобы выжить – надо покориться врагу. А это значит признать, что он победил, признать его силу – выше своей, его правоту – выше справедливости. Дать ему право распоряжаться твоей судьбой, судьбой твоих близких, всем тем миром, который с детства окружал тебя. Дать ему власть над твоим прошлым и будущим… Отдать на поругание свою душу и все святое, что есть в тебе; и даже – самого Бога…
«Нет, – с холодной решимостью подумал Урманов, представив высокомерное, самодовольное лицо Анзора. – Нет… Пусть я умру, но я не дам растоптать то, что мне дорого. Я докажу, кто из нас сильнее. Пусть даже ценой своей жизни»Глава 9
– Встать! Построится в шерэнгу! – скомандовал с порога охранник Иса, пропуская вперед Анзора.
Пленники торопливо повскакивали со своих мест и выстроились внутри полутемного сарая. Серый свет ненастного дня струился из распахнутой двери.
Анзор, тяжело ступая, прошелся перед строем, огладил широкой ладонью пышную черную бороду.
– Завтра… – он выдержал продолжительную паузу. – Нэт, после завтра – вы все поедете дамой. Но… – Анзор опять выразительно промолчал. – Сегодня вы примете ислам. Согласны?
– Да-а, – нестройным хором ответили пленные, стараясь не смотреть ему в глаза.
– Что вы блеете, как бараны? – презрительно усмехнулся Анзор. – Ты согласэн?
Он ткнул указательным пальцем в грудь Стасу. Тот поежился и, не поднимая глаз, покорно кивнул.
– Да.
– А ты? – Анзор сделал шаг в сторону и обратился к Павлу.
– Да.
– Ты? – он приблизился к Федору.
– Да.
– Ты? – боевик заглянул Урманову в лицо.
– Нет, – твердо ответил пленник и гордо поднял голову. – Я не могу это сделать. Я – православный.
Повисла напряженная, тягучая пауза. Все замерли.
– Ты хорошо подумал? – зловеще прищурив глаза, сквозь стиснутые зубы процедил Анзор.
– Да, – сказал Урманов, чувствуя, как холодной испариной покрывается его тело.
– Чего тогда трясешься?
Урманов не ответил. Его действительно била мелкая, противная дрожь. Никогда в жизни ему еще не было так страшно, так безнадежно и одиноко, как в эту минуту. Но он уже принял решение и заставить его повернуть назад не мог никто… Была в его характере такая особенность. Он мог быть робким, неуверенным, сомневающимся, может быть где-то даже слабым. Однако, если что решил – с места его сдвинуть было уже нельзя… Раздавить, расплющить – можно. Но заставить отступить – нет.
– Ты знаешь, что ждет тебя? – угрожающе выдавил Анзор, подступая к Урманову совсем близко.
– Да, – произнес Урманов, глядя ему в глаза.