Дважды – не умирать

– Нэ-э-э-эт, – хищно оскалился Анзор, обнажив крепкие белые зубы. – Ты нэ зна-а-а-аешь… Если ты думаешь, что легко и быстро умрешь – ты очень ошибаешься… Ты нэ будэшь нэ есть, нэ пить. Ты забудэшь про сон. Боль, одна только боль будэь напоминать тэбе, что ты еще жив.

Урманов молчал.

– Послэдний раз тэбя спрашиваю. Согласэн?

– Нет.

Мир вздрогнул, причудливо изогнулся и куда-то исчез… Только мелкие черные точки-квадратики в хаотичном порядке двигались на сером бесцветном фоне и никак не могли сложиться в изображение. Совсем как на экране телевизора, когда вдруг возникают какие-то помехи.

«Что это? – с недоумением подумал Урманов, усилием мысли пытаясь разгадать внезапно возникшую реальность. – Где я, что со мной? Не понимаю…»

Он словно парил в невесомости, не чувствуя тела, не слыша звуков, осознавая только собственное «я», да и то – вне времени и пространства. Сколько длилось это странное состояние, он ответить не мог, но постепенно черные точки-квадратики сложились в картинку, и перед взором Урманова возникло склонившееся над ним лицо Павла; он почувствовал, что его пытаются поднять, услышал голоса, звуки…

– Этого запереть отдельно, – словно сквозь толщу воды донесся до Урманова голос Анзора. – Скажи Висару, пусть освободит помещение. Ни еды, ни воды… Верхнюю одежду снять.

С двух сторон Урманова поддерживали пленники. Он, пошатываясь, опирался на их плечи. По щеке из разбитого надбровья щекотно струилась теплая кровь.

– Ты нэ хотэл по-хорошему, – прошипел Анзор ему в лицо. – Будэт по-плохому… Но все равно сделаешь, как я сказал.

Урманов, молча, смотрел на боевика. Он понимал, что уже перешел ту черту, за которой нет пути назад. И теперь все, что ему остается – это достойно встретить свою смерть.

Каменный мешок – два с половиной на три метра – еще недавно был хозяйственным складом. Здесь хранился садовый инвентарь, стройматериалы и прочие необходимые в быту вещи. Запах масляной краски витал в воздухе.

Урманов сидел на холодном цементном полу, обхватив руками колени. Зябкая враждебная темнота окружала его. Только сквозь узкую щель входной двери пробивался тоненький лучик света. За дверью иногда слышались приглушенные голоса и шаги.

Ни есть, ни пить не хотелось. Холод – вот что сильнее всего донимало его. Чтобы хоть как-то согреться, Урманов пытался отжиматься от пола, приседать, махать руками и ногами, но этого хватало ненадолго. В конце концов, он устал, сел на пол и погрузился в оцепенение.

И привиделся ему теплый весенний вечер. Один из тех, что провели они вместе с дедом на рыбалке, в деревне, на берегу реки. У деда был куплен там дом, и они каждое лето приезжали сюда порыбачить.

… Дом стоит на угоре, на самом краю, а внизу, под обрывом петляет извилистая река. Над застывшей гладью зеркальной воды стелется легкий туман; сонно всплескивает рыба, разгоняя по поверхности частые круги; весело, наперебой щебечут птицы в прибрежных зарослях, раскачиваясь на ветках, покрытых первой нежно-зеленой листвой. Белопенные кусты черемух празднично белеют пышными гроздьями; их волшебный, чуть горьковатый аромат кружит голову. Навалившись грудью на покосившуюся ограду, Сашка смотрит вдаль, щурясь на склоняющееся к горизонту солнце. Отсюда, сверху, открывается необъятный простор. И, кажется, что ты летишь над землей, а внизу зеленеют луга, лес, поблескивает большое озеро, из которого берет начало река. Радостно и легко на душе.

– Гляжу в озе-е-ера синие-е, в полях ромашки рву-у,

Зову тебя-а Россиею-у-у, еди-и-и-нственой зову-у-у…