Две души Арчи Кремера (СИ)

Полковник Фергюссон вышел из гостиной. Кажется, хлопнул входной дверью. Очень демонстративно.

– Наверное, с героями-рейнджерами очень просто ассоциировать себя, – после паузы заметил Джефферсон Обаде. – Романтика первооткрывательства, мужество людей, ступающих в неизведанное, и прочее бла-бла.

– А ведь в это веришь, Обаде, – усмехнулась Лариса Важич. – Даже когда спускаешься сюда. Это видно. Пустыня… нереальная пустыня. Психоделическая – и эти сферы. Как мини-Земли. И, черт побери, так не хочется, чтобы с ними что-то случалось, потому что – потому что вот оно, будущее. И эта рощица там. Ее не может быть здесь по всем правилам всего. Космологии, логики, здравого смысла, а она есть. И вишни эти, которые цветут благодаря все тем же людям, которые… – она покачала головой и отпила еще настойки.

– И настойки эти, которые можно налить в твой стакан благодаря все тем же людям. – Заухмылялся Айк Минасян.

– Да ну тебя! – засмеялась Лариса Важич. Она повернулась к Кронингену. – А ты что думаешь, Макс?

– Я думаю, что Патрик говорил красивые и правильные слова. Большей частью, – счел нужным уточнить Кронинген. – На это большого ума не нужно. Повторяй за нужным человеком, делов-то. Но нас здесь двенадцать человек как минимум на полгода. Причем группа смешанная, состоящая и из военных. А на Земле осталась бригада больше ровно в два с половиной раза, и она обладает очень впечатляющим бюджетом. Не так ли, Валерий? – Кронинген прищурился и посмотрел на Кемпера. – Я прошу помнить об этом.

Еще десять лет назад на Марсе воплощались проекты, начинавшиеся на Земле. Марс, буде то город, лаборатории или какие-то станции в разных местах планеты, военные казармы, казался чем-то вроде испытательной площадки для каких-то дерзких мечтаний, планируемых на Земле, осуществляемых на Луне, лунах, Марсе, Венере – в примерно такой последовательности. Совсем недавно ареанцы обзавелись силами и материальной базой, чтобы задумывать, планировать и осуществлять собственные проекты, пусть и с оглядкой на Землю; но даже эти проекты были основательно завязаны на терранские ресурсы. Иными словами, все то, что происходило на Марсе, было непосредственно связано с делами терранскими. Сейчас – меньше, чем раньше, но эта зависимость, осознание своей вторичности по отношению к Земле по-прежнему сохранялась, хотя в ней уже появилось что-то ритуальное, чему следуют больше по привычке, чем по необходимости. Отношение терранских властей к ареанским общинам изменилось, стало значительно менее снисходительным, не таким патерналистским, а более внимательным; партии на Земле начали обзаводиться своим лобби на Марсе, признавая тем самым важность и ценность марсианской колонии. А ведь куш был хорош; заполучить его, подмять под себя хотели бы многие.

Максимилиан У. Кронинген уже позволил себе сделать некоторые заключения: он имеет право на собственное мнение, и этого у него не смеет отнять никто. И точно так же он категорически настаивал на своем праве менять его: мнение – это не исторический артефакт, ценный просто фактом своего существования. Ничуть: это всего лишь расхожий инструмент. Кое в чем Кронинген был согласен с Фергюссоном: трудно было не заметить преданности Лутича и Ставролакиса своей общине, трудно было не понять это – они создавали с нуля эти невероятные сооружения, до сих пор существовали в режиме предельной экономии, и при этом преуспевали. Именно поэтому они были субъективными. Именно поэтому Кронинген с сомнением относился к тем материалам, которые уже поступили в распоряжении его группы: практически все было подготовлено людьми Лутича или Ставролакиса. А ему хотелось более полной картины.

Впрочем, у них был насыщенный день; пора отдыхать. Глобальные задачи подождут до завтра.

И что вызывало определенное одобрение у всех коллег Кронингена – так это целые тридцать девять с чем-то лишних минут в марсианских сутках. Отличная возможность выспаться и ничего не проспать.

Следующий день был не совсем рабочим и не совсем выходным. Все-таки на Марс прилететь – не на соседнюю улицу за пивом сбегать. Расхождения в технике и коммуникациях, к примеру, были преодолимыми, но значительными; расхождения в этикетах – куда более существенными, часто ведущими к критическому непониманию. В любом случае, группе нужны были медиаторы. И комендант Лутич явился в рань раннюю, чтобы представить им такового.

Максимилиан У. Кронинген изучал его; кое-что о нем он знал. Частью из семейных преданий, в которые почти не верил, частью из сплетен, доходивших до него обрывками: мол, любимчик генштаба, человек, которого очень упорно проталкивают на самый верх, личность, конечно, достойная, но двадцать пять лет? Комендант Лутич представлял им Артура Кремера, рекомендовал его как надежного и очень разумного человека, обладающего бесконечными ресурсами, самый важный из которых, – терпение; в этом Максимилиан У. Кронинген был с ним согласен. Он протянул руку Арчи Кремеру для традиционного приветствия, а тот стоял и смотрел на него – настороженно, что ли. Хотя по его лицу не понять.