Тогда, браток, наберись терпения и слушай. .« Есть такой городишко — С. Слышал, наверно? Так вот, недавно его начали эвакуировать. Как положено в таких случаях, на станцию подали эшелон — вывозить ценное имущество. А в С. известно какие ценности. В городе мебельная фабрика, а в районе — совхоз в несколько тысяч голов свиней. Руководители района, конечно, рассудили по-хозяйски и отдали эшелон целиком свиносовхозу. Но пока из совхоза гнали стадо в город, директор мебельной фабрики — подлец и гадина! — воспользовался суматохой на станции, уговорил коменданта, быстро погрузил в эшелон свои дурацкие столы и гардеробы и с тем благополучно смылся из города...
А свиней оставил врагу! Вот что наделал мерзавец! На год их обеспечил мясом и шпиком! — раздались вокруг меня негодующие голоса.
Подождите, ребята! — взмолился пограничник с повязкой. — Дайте дорассказать! .. Так слушай дальше, браток... Нам было приказано уничтожить свиное поголовье. Гитлеровцы уже успели погнать свиней к самой границе. Выделили два отряда: наш и капитана Сидельцева. Тринадцать дней днем и ночью мы вели бои в лесах, все же отбили свиней, загнали их в деревню, а там — в дома, хлева, сараи, и подожгли
деревню, со всех сторон. Сам видишь, чего это нам стоило! . . Конечно, свиней можно было бы просто поубивать из автоматов. Но тогда враг воспользовался бы мясом, стал бы топить сало. Свиней надо было только сжечь, и мы это выполнили! . . Горят они как свечи, а ихний визг до сих пор стоит в ушах...
А вы знаете, сколько сил надо потратить колхознику, чтобы вырастить одну свинью?х Откормить ее пудов на десять? — снова раздались вокруг меня негодующие голоса.
Да, знаю, — сказал я, вспомнив беженку в гостинице «Северная» в Петрозаводске..
Об одном я мечтаю, браток, — проговорил пограничник, поправив повязку на глазах, — найти этого директора мебельной фабрики! Я бы его, подлеца, задушил вот этими руками!
Я посмотрел на обожженные руки пограничника, и в памяти моей воскресло розовощекое лицо благополучного толстяка директора. Послышался и его бархатистый голос: «Верите вы в чудо? Я из-под самого носа врага увез продукцию мебельной фабрики».
Верите вы в чудо? — спросил я пограничника.
Да, — ответил он с ожесточением. — Да, да, да! Я этого директора найду хоть на краю света.
Желаю удачи! — сказал я и, попрощавшись, пошел своей дорогой — печальной дорогой отступления*
Глядя на дорогу, я с тревогой думаю: не забыли ли про меня товарищи политотдельцы? Ведь мне теперь одному не уехать из города. Поезда не ходят, шоссе перерезано, и выбираться придется только объездным путем. Да и то если особенно не мешкать.
Город кажется вымершим. Иногда на бешеной скорости проносятся откуда-то вынырнувшие машины, быстрым шагом пробегают группы солдат, проходит хмурая толпа горожан с узлами. Но это уже последние.
«Надо ли было мне соваться на берег этой прокля-
той Суны, — размышляю я, — чтобы убедиться, есть ли там наши части или нет? Двадцать километров пешим туда, двадцать обратно, а за это время вон как изменилась обстановка! Наши уехали в Медвежьегорск, и теперь моя судьба целиком зависит от политотдельцев! И не обидел ли я их горькой правдой о положении на Суне, где, им кажется, еще идут бои, хотя там никаких наших частей давно уже нет и финские саперы спокойненько себе настилают новыми досками мост через Суну...»
Перекуси где-нибудь и жди нас на перекрестке! — сказал батальонный комиссар Быков, выслушав мой сбивчивый рассказ. Вот я и жду! Обернувшись, я вижу рядом с собой женщину с коровой.
Некоторое время мы изучающе смотрим друг на друга.
Не поможете эвакуироваться, товарищ военный? — густым басом спрашивает женщина.
С коровой? — спрашиваю я.
С коровой, конечно. Кому я нужна без коровы?
С коровой надо было уходить неделю назад. О чем вы думали? — говорю я.
Жаль было оставлять дом-то, — басит женщина, опуская глаза. — Ведь летось только отстроилась.
Вскоре к нам подходит женщина с козой, потом бежит девочка с белым котенком. Они становятся друг за дружкой, как на автобусной остановке. Мне становится смешно. Интересно, на какую это машину они рассчитывают? Девочке лет десять-двенадцать. Она курносенькая, веснушчатая, с выгоревшими, коротко остриженными волосами.
Женщины переглядываются, и та, что с коровой, недовольно басит:
Тоже еще забота — кошечка.
А ты знаешь, что это за кошечка? — налетает на нее девочка, прижимая котенка к груди.
А какая бы она ни была. — Женщина с коровой равнодушно отворачивается от нее.
Женщина с козой, очень похожая на монашку, вся в черном, в черной косынке, потирая руки на груди, елейно причитает:
До котенка ли сейчас, доченька? .. Тут не знаешь, что делать вот с козой-кормилицей...
А что, по-вашему, оставить кошечку? — Глаза у девочки сверкают от гнева. — Чтобы над нею издевались фашисты?
Женщина с козой искоса смотрит на нее и, плотно сжав губы, горестно качает головой — мол, попробуй, поспорь с такой! — и тоже отворачивается.