Две королевы

Кардинал Лотарингский потребовал ответить на его письмо в течение шести недель, что представлялось Мейтланду малоосуществимым. Он выяснил, что семья Гизов не собиралась настраивать против себя Екатерину Медичи, пока они вместе вели жестокую войну против гугенотов. Поэтому под влиянием Екатерины Медичи Гизы изменили свою позицию, решив, что Марии не следует выходить за дона Карлоса. Вместо него они предложили эрцгерцога Карла Австрийского, с которым дядя Марии уже вел тайные переговоры.

Это был не слишком удачный выбор. Эрцгерцог был третьим сыном Фердинанда I, императора Священной Римской империи. В принципе он мог считаться подходящим женихом для шотландской королевы, поскольку слыл умеренным католиком и не фанатиком, но главный его недостаток состоял в том, что он уже числился среди претендентов на руку Елизаветы, а Мария уже отвергла его — как и всех остальных за исключением дона Карлоса.

Кардинал решил, что Мария ведет себя слишком самостоятельно. Его все больше тревожила растущая независимость племянницы, и в мае он отправил в Эдинбург специального посланника Филиберта дю Крока. Посланник прибыл 15 мая, и Мария несколько дней вела с ним переговоры. Их беседы проходили наедине и сопровождались потоком депеш к Мейтланду и Гизам. Рэндольф видел в дю Кроке угрозу: «она не слушает никого, кроме этого человека… и до возвращения Мейтланда она будет делать все возможное, чтобы сохранить тайну».

Тем не менее дю Крок ничего не добился. Мария не захотела ничего решать до возвращения Мейтланда и, несмотря на все усилия посла, просто передала свою благодарность и просьбу сообщить ей сведения о характере эрцгерцога, его доходах и приданом, которое он предлагает.

По большей части это были пустые слова, облеченные в дипломатическую форму, и когда Мейтланд 24 июня приехал в Эдинбург, ему пришлось иметь дело с более серьезными проблемами. Планы Марии выйти замуж не удалось сохранить в тайне, и о них стало известно Ноксу. Как и предсказывал Мейтланд, влиятельный проповедник сделал все возможное, чтобы организовать сопротивление браку Марии с претендентом-католиком.

Воображение Нокса разыгралось вовсю, и он устроил яркий спектакль, выступив в качестве представителя церкви на той же самой сессии парламента, которая признала виновным в измене забальзамированное тело Хантли. Тем не менее он обрушился с критикой на предполагаемый брак Марии.

В тот же день она пригласила его к себе в Холируд. «Я терпела, — сказала она, — ваши грубые речи, направленные против меня и против моих дядей; я добивалась вашего расположения всеми возможными средствами. Я допустила вас к своей особе и выслушала ваши увещевания, и все же не могу избавиться от вас».

Ее голос дрожал от ярости. «Я отомщу», — пригрозила она и расплакалась от жалости. Нокс начал оправдываться, но Мария вернулась к главному: «Что вам за дело до моего брака?»

Он ответил, что поскольку большинство ее приближенных льстецы, то ни Бог, ни страна не «уважаются должным образом». Мария снова спросила: «Что вам за дело до моего брака?» и «Кто вы такой в моем королевстве?».

Нокс вспылил: «Подданный, рожденный в его пределах, мадам. И хотя я не граф, не лорд и не барон, однако Господь сделал меня (каким бы подлым я ни был в собственных глазах) важным членом Вашего королевства».

Затем он повторил все, что заявлял в проповеди, предсказав, что если Мария выйдет замуж за католика, то «предаст» страну, и судьба ее будет печальной. Сомнительно, чтобы кто-то еще из правителей XVI в. получал такой резкий выговор.

Мария лишилась дара речи. Она уже была не в состоянии вести спор с Ноксом на равных. Он пренебрег всеми придворными условностями и правилами вежливости — Мария была помазанной королевой, а он обращался с ней как с равной и даже считал себя вправе читать ей мораль. Мария всегда с трудом сдерживала свои чувства, но в этот раз она так расстроилась, что просто «выла».

Нокс подождал, пока высохнут ее слезы, и нанес еще одно оскорбление. Он заявил, что никогда не любил плача и «едва терпел слезы собственных сыновей», когда порол их. Но поскольку он сказал правду, у Марии «нет причины для обиды». Он обязан вынести ее слезы, но не пойти против совести и не «предать мою страну своим молчанием».

После этих слов Мария приказала ему удалиться. Она оказалась на распутье, когда единственный разумный выход — это тянуть время. Мария прекрасно понимала, насколько высоки ставки в этой игре. Она читала «Первый трубный глас», где Нокс объяснял, что католичка-«идолопоклонница» — это по определению женщина, движимая яростными и необузданными всплесками страсти, а не холодным разумом.

Нокс был фанатиком, женоненавистником и ханжой. Он разработал собственную примитивную теорию, которая объясняла психологию католических правительниц. Поскольку они являются «идолопоклонницами», подобно Иезавели или Аталии, то правят сердцем, а не разумом. Их «идолопоклонничество» определяется полом. Они отбросили разум, поскольку в противном случае уже давно перешли бы в протестантство.