Две крепости

— Ложитесь, чтобы спать? — удивился Древобородый. — А! Ну да, конечно. Хм, хум, я стал рассеян. Эта песня перенесла меня в Давние Времена. Мне показалось, что говорю с малышами-энтами... Можете лечь на кровать. А я пойду постою под дождем. Доброй ночи!

Мерри и Пиппин забрались на лежанку и зарылись в мягкую траву и папоротник. Трава была свежей, теплой и приятно пахла. Свет погас, свечение деревьев тоже прекратилось. Но хоббиты видели под аркой Древобородого. Он стоял неподвижно, подняв руки над головой. Яркие звезды сверкали в воде, которая падала ему на руки, струилась по голове и сбегала сотнями серебряных капель к ногам. Под звон этой звездной капели хоббитов сморило глубоким сном.

Пробудившись, они обнаружили, что во дворе сверкает холодное яркое солнце. Высоко по небу плыли клочья облаков, подгоняемые свежим восточным ветром. Древобородого не было видно, но, когда Мерри и Пиппин мылись в каменной чаше у арки, они услышали его бормотание и пение, и Древобородый появился в проходе между деревьями.

— Хо, хо! Доброе утро, Мерри и Пиппин! — прогудел он, завидев их. — Вы долго спите. Я уже сделал сегодня много сотен шагов. Теперь мы попьем и отправимся на Энтмут.

Он налил им две полные чашки из каменного кувшина, но на сей раз из другого. Вкус у этого напитка был более густым и земным, более материальным, похожим на пищу, если можно так выразиться. Пока хоббиты пили, сидя на краю лежанки, и закусывали кусочками эльфийского хлеба — больше потому, что привыкли жевать за завтраком, чем от голода, — Древобородый стоял, напевая по-эльфийски или на каком-то странном языке, и глядел на небо.

— А где это — Энтмут? — спросил Пиппин.

— Ух, а? Энтмут? — переспросил Древобородый, поворачиваясь. — Это не место, это собрание энтов, а оно в наши дни происходит не часто. Но я добился у многих обещания прийти. Мы встретимся на своем обычном месте, люди называют его Дерндингл. Оно к югу отсюда. Мы должны быть там в полдень.

Вскоре они отправились в путь. Древобородый нес хоббитов на плечах, как накануне. Выйдя со двора, он повернул направо, перешагнул через ручей и двинулся на юг вдоль подножия большого склона с редкими деревьями. Выше хоббиты увидели заросли березы и рябины, а дальше — темный сосновый бор. Скоро Древобородый свернул немного в сторону от холма и пошел по густому лесу, где деревья были больше, выше и толще, чем когда-либо виденные хоббитами. Некоторое время они ощущали слабое удушье, то самое, что охватило их, когда впервые вошли в лес, но скоро это прошло. Древобородый не разговаривал с ними. Он что-то глухо и задумчиво бормотал про себя, но Мерри и Пиппин не могли уловить ни одного слова. Было похоже на «бум, бум, румбум, бурар, бум, бум, дарар, бум, бум, дарар, бум» и так далее с постоянным изменением мелодии и ритма. Время от времени хоббитам казалось, что они слышат ответ: гудение и дрожащие звуки исходили будто из-под земли или от ветвей у них над головой, а может, и от стволов деревьев. Но Древобородый не останавливался и не поворачивал головы.

Шли уже довольно долго. Пиппин пытался считать «энтские шаги», но сбился после трех сотен, когда Древобородый пошел медленнее. Неожиданно он остановился, опустил хоббитов на землю и поднес согнутые ладони ко рту, так что они образовали трубу. Через нее он загудел. Громкое «ху-у-ум, хо-о-ом», как призыв большого рога, полетело по лесу и эхом отразилось от деревьев. С разных сторон издалека донеслись такие же «ху-у-ум, хо-о-ом», и это было не эхо, а ответ.

Древобородый посадил Мерри и Пиппина себе на плечи и пошел дальше, время от времени останавливаясь и посылая свой зов, и каждый раз ответ раздавался ближе и громче. Наконец они подошли к казавшейся непреодолимой стене темных вечнозеленых деревьев. Таких хоббиты никогда прежде не видывали: деревья разветвлялись прямо от корней и были покрыты густой, темной и глянцевитой листвой, похожей на листву падуба. На ветвях было множество почек оливкового цвета.

Повернув налево и обогнув эту изгородь, Древобородый в несколько шагов дошел до тесного прохода. Отсюда вела тропа, сразу круто опускавшаяся в большую лощину, круглую, как чаша, очень широкую и глубокую, окруженную изгородью темных вечнозеленых деревьев. Ровное дно лощины покрывала трава, деревья на нем не росли, за исключением трех очень высоких прекрасных серебряных берез, стоявших в центре чаши. В лощину вели еще две тропы: с запада и востока.