Две полоски для мажора

А иди туда настолько стремно, что сижу в машине ещё минут двадцать. Маюсь по полной программе: тычусь лбом в руль, ерзаю по сидению и даю себе идиотские установки по типу «как только закончится дождь, я выйду».

Но как назло, барабанящие капли лишь набирают обороты. Поэтому просто в одно решающее мгновение хватаю телефон, купленные таблетки и, накинув на голову капюшон толстовки, наконец выскакиваю из машины.

Второе отделение гинекологи я нахожу на третьем этаже корпуса. Меня встречает длинный светлый коридор, напрочь завешанный яркими плакатами о радужной доле материнства и жутких опасностях ИППП*. Ну и как же без огромного плаката с рекламой презервативов. И меня передергивает от такой дебильной иронии.

— Молодой человек, вы куда намылились? — как из-под земли передо мной всплывает тучная дамочка в белом халате и чуть не придавливает меня к стене, преграждая собой путь.

— А Соболевская здесь лежит? — игнорируя враждебный настрой врача, или кто она там, всматриваюсь в пустой коридор за ее спиной.

— Время посещений уже закончилось.

Без лишних вопросов лезу в задний карман джинсов и достаю фиолетово-синюю купюру, оставшуюся от сдачи с покупки лекарств. И она опускается прямо в широкий карман белого халата.

— Мне очень надо, понимаете? — в упор смотрю на медработника перед собой.

И она понимает. Потому что уже через пару секунд распахивает ближайшую к нам дверь палаты и прямо-таки рявкает туда:

— Соболевская, к тебе пришли.

Я нервно сглатываю и использую все оставшиеся секунды до нашей с ней встречи, чтобы хоть немного собрать брыкающиеся мысли в кучу. Но все окончательно летит в хрен знает куда, когда в дверном проеме палаты появляется она.

Хрупкая, в несуразно растянутых футболке и штанах, рыжая копна заплетена в небрежную косу на одно плечо и с серо-зеленым цветом лица, украшенным тёмными пятнами веснушек. И мягко говоря, сейчас Лика вообще непохожа на ту солнечную девочку, что окликнула меня тогда у входа в университет.

— Марк? Ты что здесь делаешь? — испуганно шепчет она, смотря на меня огромными голубыми глазищами.

А ее худые руки тут же тянутся к животу, прикрывая его. И я теряюсь уже вообще... Мне не по себе до мурашек по спине.

— Пришёл. Поговорить, — выдавливаю из себя максимально бесполезный ответ.

— О, кажется, наш блудный папка явился не запылился, — ехидно хмыкает та самая женщина в белом халате, все ещё стоящая рядом с нами.

И первая из ступора выходит именно Лика.

— Не ваше дело, — неожиданно грубо цедит она, а растерянность в ее глазах меняется на целый океан льда. — Г ромов, если ты хочешь поговорить, то у тебя есть пять минут.

Соболевская указывает подбородком на дверь за мной, и я послушно выскальзываю из отделения на лестничный пролет.

— Как ты узнал, что я здесь? — скрестив руки на груди, она сразу переходит в наступление, когда мы на расстоянии друг от друга размещается у окна.

Лика не смотрит на меня. Ее взгляд устремлен куда-то прямо перед собой. Да я и сам не пялюсь на Соболевскую.

— Настя сказала, — опираюсь пятой точкой о край подоконника и отвожу глаза на бледно-розовую штукатурку стены.

— Зашибись, подруга, — тихо шипит рыжая.

— А ты собиралась скрывать это и дальше?

— А тебя это как-то вообще волнует?

— Ну... — вздыхаю, пытаясь подобрать слова, хотя в голове просто идеальная пуста. Забылся нафиг весь алфавит. — Да.

Видимо, ответ выходит чересчур неуверенным, потому что слышу лишь демонстративный смешок Лики.

И мы молчим, продолжая подпирать подоконник. Минута. Две. И я чувствую, как между нами сплетается напряжение, делая воздух между нами тяжёлым и вязким.

Я не знаю, что сказать Лике. Понимаю, что надо поговорить. Боковым зрением вижу, как она сжимает себя рукам, уставившись в одну точку. Рядом со мной стоит не милая, рыжая девочка, которая заставила меня когда-то в один момент сбросить с себя все предосторожности, а бледная, гранитная скала.

— Как ты себя чувствуешь? — я все таки поворачиваюсь к ней.

— Отлично, — безэмоционально отрезает она.

— А срок какой?

— Почти десять недель.

Извилины в моей голове начинают неприятно напрягаться.

— Но. мы ведь не. — рассеянно бормочу я.

— Акушерский срок считается от последних месячных. Это если ты сейчас пытаешься найти какие-то несостыковки, — ядовито обрывает меня Лика.

Ясно, — тяну я.

Хотя ни хрена неясно. Даже от оглашения срока беременности ко мне не приходит озарение, что я должен сейчас говорить и делать. И все же решаюсь задать ещё один вопрос. Знаю, чувствую, что он, наверное, неправильный... Но что вообще сейчас будет правильным?

Перевожу взгляд с напряженного профиля Лики в окно, до сих полируемое дождём.

— А аборт? — мой голос садится, становясь непривычно хриплым. И во рту появляется гадкий привкус горечи.

И мне кажется, что Лика вздрагивает как от удара.

— Аборт головного мозга сделай себе.

Она резко отшагивает вперед, видимо, пытаясь сбежать обратно за дверь отделения гинекологии. Но я оказываюсь проворнее. Просто на каком-то автомате успеваю ухватиться за ее тонкое холодное запястье.

— Лика, стой!