Две повести о войне

– Мы меньше стали летать и по другой причине, – снова заговорил первый замкомдива Петренко. – Из-за роста аварийности. Получалось так: чем чаще летаем, тем больше поломок, из-за них гибли люди и машины. Наши самолеты, особенно истребители, прежде всего новые МИГи – штуки очень ненадежные. За весенние месяцы мы потеряли 16 этих новых самолетов, будь они неладны, погибли три экипажа. А рост аварийности – это трибунал. Тогда наш комдив вообще остановил полеты МИГов. Вот они сегодня и вертелись в небе, как могли. Отсюда и плачевный результат нашего первого боя с фашистами.

– Конкретно, – уточнил начштаба. – Мы потеряли 22 машины, из них восемь МИГов. Правда, два из них погибли опять-таки из-за поломок. Из-за чего конкретно, скажут пилоты, они удачно выпрыгнули и, говорят, удачно приземлились. И еще один МИГ потерпел аварию при посадке. Летчик тоже, слава богу, жив. Что же касается экипажей других наших подбитых машин, то пока неизвестно, сколько из них погибло, сколько осталось в живых. А у немцев мы уничтожили пять самолетов – два истребителя и три бомбардировщика. Вот так, товарищи, четыре к одному. Не умеем воевать. А вот на земле уцелели все склады, все постройки, все самолеты, за исключением одного ТБ-3. Задачу по уничтожению нашей дивизии противник не выполнил. Это тоже надо отметить.

В кабинете установилась тишина. Ее прервал Самойлов:

– Я уже говорил, что я никакой не специалист по летной части, но как старый вояка не равнодушен к тактике боя. Например, я обратил внимание на то, что немцы летают парами, а наши звенья состоят из трех истребителей, причем почему-то, на мой, конечно, взгляд, они находятся слишком близко друг от друга, в отличие от тех же немцев. У меня с земли создавалось впечатление, что наши вот-вот врежутся друг в друга и все ведомые озабочены только тем, чтобы действительно не врезаться в ведущего. В таком случае им уже не до противника, лишь бы сохранить дистанцию до своего самолет.

– Есть такой грех, – отозвался Петренко. – Мы же практически не тренировались в условных боях с условным противником. Что же касается состава звеньев, мы не раз обращались в главное управление ВВС наркомата обороны с просьбой узаконить двойки, более эффективный вариант использования истребителей, но всегда получали отказ.

– И еще, – продолжил анализировать воздушный бой Самойлов. – Объясните мне, бывшему пехотинцу, почему и МИГи, и «ишаки» стремятся вести бой на виражах, стремясь зайти врагу в хвост, а на виражах, как я, бывший отличник по физике и математике, понимаю, теряются скорость и высота. А немцы, как мы все видели, в собачью свалку не ввязываются и уходят ввысь, а оттуда стремительно обрушиваются на наших, причем бьют с очень близкой дистанции, а наши почему-то открывают огонь за 200–300 метров.

– Согласен, – вздохнул замполит. – Я говорил: не умеем воевать. И где учиться? Ни здесь, в действующей части, ни в летных училищах пилотов не обучают ни тактике боя, ни высшему пилотажу, ни даже воздушной стрельбе. Больше того, скажу я вам, Иван Петрович, к нам присылают выпускников летных училищ, имеющих всего по несколько часов налета. Мы пытаемся их переобучивать, но, как видите, не успели.

И вдруг со стороны двери раздался голос, который заставил всех вздрогнуть. В кабинет вошел… Козлов. Он был в рваной окровавленной гимнастерке без знаков различий, без пояса, с разбитыми губами, с кровоподтеками по всему лицу.

– Не все так плохо, – товарищи, – прохрипел он, подходя к столу, за которым сидели командиры. – Даже те взлетные полосы, которые оказались разворочены бомбами, – это запасные или ложные полосы.

Все вскочили с мест и встали в позу «смирно». Только Самойлов подошел к комдиву и обнял его.

– Повторяю: не всё так плохо, – продолжал генерал-майор, не выпуская своей руки из лап Ивана Петровича. – Два подбитых вражеских истребителя – это треть их наличности. Три сожженных бомбардировщика из двенадцати – четверть. Что это означает на деле? На деле если каждая советская авиадивизия будет драться так же, как и наша, то после трех-четырех воздушных боев у немцев не останется ни одного самолета. Так что спасибо, товарищи, за неплохое боевое крещение. Я наблюдал за боем от начала до конца. Да, есть недочеты, серьезные, о которых здесь говорилось. И причины, которые тут назывались, правильные. Да, мы не научились хорошо воевать. И все-таки мы дали по морде фашистам, и неплохо дали. А теперь здравствуйте, дорогие товарищи, я вернулся с того света живым, но немного нездоровым.

И все кинулись пожимать руки своему командиру. Потом, чуть отстранившись, окинув взглядом кабинет начштаба, глухо проговорил: