Две повести о войне

…Так-таки арестовали и Самойлова. На допрос вызвали через неделю. За это время, сидя в камере с почти ста арестантами, которые спали посменно, Иван Петрович увидел такое, что с содроганием ждал первой встречи со следователем: после «беседы» с дознавателями каждого волокли обратно в камеру окровавленным. И вот пришли и за ним. Молодой, небольшого росточка, плюгавенький сержант госбезопасности с редкими белесыми усиками без всяких предисловий устало спросил его:

– Говорить будем?

– О чем? – стал придуриваться Иван Петрович.

– О том, что ты состоял в троцкистской банде вредителей, сорвал план поставок в Красную Армию средств радиосвязи. А также о том, с кем ты был связан заговорщицкими узами в Главном управлении связи наркомата обороны.

– Полегче ничего не придумали? – кисло улыбнулся Самойлов.

– Я вот сейчас хрясну тебя по морде, сука троцкистская, и ты узнаешь кое-что похуже.

– Попробуй, – тоже перешел на «ты» Иван Петрович.

– Ах, так! – быстро встав со стула и стремительно обойдя стол, следователь попытался ударить Самойлова по лицу. Но Иван Петрович левой перехватил кисть сержанта, а правой вцепился в его гимнастерку, встряхнул за грудки и зашептал в ухо ошеломленного служивого:

– Послушай, командир, зачем ты себе создаешь трудности? Давай без рукоприкладства. Ты мне выделяешь комнату или место в кабинете, даешь бумагу и ручку, а еще лучше пишущую машинку, чтобы легче читалось, и я тебе дам такие признания, что твое начальство повысит тебя по службе. Договорились, командир? – и Самойлов отпустил руку и гимнастерку следователя.

В мировую войну после ранения в ногу Иван Петрович долго не мог начать ходить нормально, не испытывая боли, и, чтобы не мучатся, предпочитал лежать на койке. Как-то раз он пожаловался хирургу на свое состояние. Тот ответил ему:

– Голубчик, если вы будете так лежать, без вас война закончится. Надо ходить, ходить, ходить. Жизнь – это движение. Другой мой совет, уже на будущее. Наступит мирное время, постарайтесь даже бегать. Да, да, бегать, голубчик. Не быстро и не очень медленно, а как душа желает. Наши далекие предки тем только и занимались, что бегали – за живностью или от зверей. А еще более дальние прапрапрапредки, то бишь шимпанзе, лазали с утра до вечера по деревьям. Поэтому вторая моя рекомендация – систематическая работа на перекладине, есть такой гимнастический снаряд. Очень и очень укрепляет грудную клетку и позвоночник – наш становой хребет. Ну а если вы еще пару-тройку раз в день, в мирное, повторяю, время подбросите хотя бы пудовую гирю, не будете курить и злоупотреблять спиртным, то, уверяю вас, молодой человек, жить вы будете долго, сильным и красивым.

– Врачу, исцелиться самому – улыбнулся тогда Самойлов.

– Не смейтесь, молодой человек, – похлопал его по плечу доктор. – Я как раз следую этому правилу. Нуте-ка скажите, сколько мне лет?

– Лет шестьдесят, наверное, – неуверенно ответил Иван.

– А вот не отгадали, голубчик: через год мне будет 75, – и хирург, довольный, засмеялся. – Скажу больше, – добавил он, – полгода назад я, вдовец с небольшим стажем, женился на 35-летней даме. А? – и он ушел, прямой и в самом деле крепкий.

Когда в послевоенное время наступили более или менее сытные дни, Самойлов вспомнил советы старого доктора и решил следовать им. Потом легкий бег, упражнения на турнике и работа с гирями вошло у него в привычку, курить он никогда не курил, пил очень редко и в меру. Поэтому к пятидесяти годам попав в тюрьму, он был мужчиной здоровым и физически сильным. Выдавали его возраст заплешины и седина.

…Следователь, отпрянув от Самойлова, удивленно посмотрел на него, сел за стол, немного подумал и спокойно сказал:

– Хорошо, я даже там тебе машинку. Но завтра, – и он вызвал конвоира. В конце концов такой ход следствия его тоже устраивал: меньше мороки.

Вот на такой сценарий – не допрос, а собственноручное письменное признание – и рассчитывал Иван Петрович, устроив небольшой бунт. Затеяв нечто неслыханное в стенах НКВД – акт сопротивления, он ничего не терял: если собирались его бить в случае отказа сотрудничать со следствием, его бы измочалили; если за отпор сержанту положено было отдубасить, его бы избили. И так и эдак мордобой. А при том варианте поведения, который разыграл Самойлов, была надежда взять инициативу в свои руки. И он ее получил. Теперь надежда была на случай и на те письма, который должен был разослать Иван Холмогоров. И когда на другой день ему действительно предоставили отдельную комнату и пишущую машинку с двумя пачками бумаг – обычной и копировальной, он с рвением взялся за работу.