Две повести о войне

– Я тогда впервые столкнулся с непонятным для меня и сегодня странным явлением – стремлением партийных чинов, как правило, малообразованных, не имеющих никакого военного опыта, руководить боевыми операциями, – так кратко прокомментировал Комаров царицынскую историю.

Рассказал Комаров собеседникам во время очередного банного чаепития еще об одном случае с участием Сталина. Спустя несколько месяцев рослее снятия Самойлова с должности командира дивизии ее перевели на юго-запад, в район Львова в распоряжение армии, которой командовал Егоров, будущий маршал, ныне расстрелянный. Членом военного совета армии был Сталин. Во время наступления войск под командованием Тухачевского на Варшаву произошла катастрофа: поляки, собравшись с силами, ударили во фланг и тыл крупной советской группировки. Тогда из Москвы в штаб Егорова поступил приказ немедленно начать наступление с юга в тыл польских сил. Такой маневр смог бы спасти от разгрома армию Тухачевского. Но Сталин запретил Егорову осуществить контрудар. В результате советские войска, подходившие уже к Варшаве, потерпели полное поражение, десятки тысяч бойцов попали в плен, к Польше отошли огромные территории бывшей царской России. А Сталин получил тогда только выговор по партийной линии.

– Тогда было много разговоров о безнаказанности Сталина, – подытожил этот свой рассказ Комаров.

После Львова его полк направили в Тамбовскую губернию для подавления массового крестьянского восстания.

– Очередной драматизм состоял в том. что батальон, которым я тогда командовал, пришлось действовать в местах, где находилось другое поместье моего отца, – делился воспоминаниями Комаров во время чаевничия после парилки. – В детстве я бывал там не раз, знал многих своих сверстников в окрестных деревнях и селах, ставших уже мужиками. И вот теперь мне предстояло воевать с ними. С ума можно было сойти тогда! Причем, я хорошо знал, почему они взялись за оружие. Советская власть полностью обобрала их. Что мне оставалось делать? Приказ о моем участии в подавлении тамбовского восстания стал последней каплей, переполнившей чашу моего терпения всех ужасов, творимых большевиками. Я решил уйти из жизни, но так, чтобы не пострадала моя семья. В первом же бою с винтовкой наперевес я пошел впереди моего наступающего батальона. Но увы! Я остался жив. Я еще раз повторил смертельный шаг, и снова ни одной даже царапины. Тамошним комиссаром очень понравилось мое поведение, и вскоре меня назначили командовать полком, В очередном же бою в качестве комполка я снова повторил попытку умереть на людях, но был ранен, правда, тяжело, долго лечился, выжил. Ранение стало хорошим поводом для рапорта об увольнения из рядов РККА. Мою просьбу уважили, наградили орденом Красного знамени. Я поехал в Воронеж, к семье, стал преподавать в школе математику. Все бы ничего, но в конце 20–х и в начале 30–х годов началась массовая охота на бывших офицеров царской армии, в том числе на тех, кто воевал на стороне красных. Я был полностью уверен, что меня тоже расстреляют. Почему власть решила избавиться от таких, как я, мне до сих пор непонятно. Тем самым армию лишали самых опытных и самых образованных военных кадров. Скажу прямо, я пережил немало трудных лет в ожидании ареста. В тут в начале 1939 года меня вызывают в военкомат и с бухты-барахты назначают командиром стрелкового полка, а еще через год – командиром стрелковой дивизии. Так я стал снова служить советской власти.

7

Вот с такими судьбами, разворошенными советской властью, собрались люди в конторке Самойлова на окраине районного городка Кулдиги на второй день войны. Козлову он сказал прийти в 16.15, то есть чуть позже остальных. Это время ему нужно было для того, чтобы рассказать старым друзьям о воздушном бое, своих впечатлениях о первом сражении в воздухе с противником, о самом командире авиадивизии, его аресте и счастливом освобождении. Такой заблаговременный сказ Ивану Петровичу нужен был, чтобы гости поняли: Козлов свой человек, и ему можно доверять. В прошлую субботу, банный день, 21 июня им не удалось встретиться. Накануне в штабы всех частей, дислоцированных в Курляндии, поступили шифрограммы о приведении войск в состояние боевой готовности. Поэтому сочаевники оказались заняты. Сегодня же было не до парилки, тем более что при штабе радиоотряда баня отсутствовала вовсе. Но самовар стоял наготове, стол был заставлен вареньями, медом, конфетами, печеньями. Как только явился Козлов, Самойлов, представив ему своих гостей, познакомил их с последними сообщениями из Берлина: