Две повести. Терунешь. Аска Мариам

— Зачмъ ты продаешь шамы по полтора талера? — вдругъ спрашивала она меня. — Абиссинцы охотно дадутъ два. У monsieur Савурэ он стоятъ два талера и соль. Не надо такъ уступать и быть такимъ податливымъ. Абиссинцы любятъ торговаться. А если ты хорошiй купецъ — ты долженъ дорожить товаромъ, мы разбогатемъ и подемъ къ теб. И ты тогда не будешь больше печальный и не будешь искать тхъ семи звздъ, что горятъ надъ горами и про которыя ты говорилъ, что он покровительствуютъ земл москововъ… Тоже и за сахаръ надо брать одинъ талеръ, а не три соли. Всюду берутъ талеръ… А ножи… Да за ножи всегда дадутъ три талера, чтобы они ни говорили. Пусть бранятся. Ножи всякому нужны, и всякiй охотно заплатить за ножъ… Дай, я буду торговать… О, дай только! Я теб скоро соберу столько денегъ, столько, что ты вернешься къ себ. И теб будетъ хорошо, и мн будетъ не худо… Правда?.. Дома ты больше будешь любить меня?..

И она гладила своею маленькой ладонью мою руку и смотрла на меня восхищенными глазами.

Бдняжка! Въ своихъ заботахъ о моемъ скорйшемъ возвращенiи, она и не подозрвала что дйствуетъ противъ самой себя. Она не знала что изъ-за семи звздъ Большой Медвдицы, которая каждую ночь показывается надъ горами у Шола, на меня глядитъ родина…

— Гета — тихо и робко, такъ, что я едва могу разобрать ея слова, говорить мн Терунешь — Ты не сердишься?.. Ты чмъ-то недоволенъ? Я по глазамъ твоимъ это вижу! Ты недоволенъ мною… Прости меня Гета!..

Но я ничего не отвтилъ маленькой Терунешь, только перекрестилъ ея хорошенькую голову, поцловалъ въ лобъ и послалъ спать…

VII

Наступило тропическое лто, а съ нимъ прекратилась и наша спокойная, безмятежная жизнь. Уже въ iюн загремлъ въ горахъ первый громъ, блеснула яркая молнiя, зажгла гд-то въ горахъ степной пожаръ, и тотчасъ же оглушительный ударъ перекатился надъ самыми головами. Маленькiя невинныя облачка, бродившiя надъ холмами, вдругъ почернли, сгустились, солнечный свтъ померкъ, и гроза надвинулась. Какая гроза! Мелкiй дождь вдругъ обратился въ стремительный ливень. Вмсто отдльныхъ капель были видны лишь длинныя струи воды, падавшiя на землю. Съ горъ побжали ручьи, а тихая скромная Хабана заревла клокочущимъ потокомъ. Сухая, растрескавшаяся почва вдругъ поползла, заливая трещины, нагибая остатки соломы. Всюду бжали потоки, тропинки обратились въ ручьи, крыша начала промокать, и я со слугами сталъ наводить на нее снаружи палаточный холстъ. Стремительный втеръ свисталъ въ ущельяхъ горъ, стоналъ въ веревкахъ палатки, завывалъ въ оконной рам моей хижины. Ураганъ и гроза продолжались около часа, потомъ втеръ стихъ, ливень обратился въ ровный, методичный и крупный дождь. Горизонтъ чуть прояснялся. Но молнiя все еще разрзывала необычайно рзкими и крупными зигзагами небо, и громъ ревлъ въ ущельяхъ горъ. Наступила ночь, а дождь все шумлъ по холсту на моей крыш, и на двор журчали потоки воды. Только къ полуночи онъ утихъ, небо очистилось отъ облаковъ, и полная и чистая луна стала глядть среди звздъ.

Утро настало ясное, розовое. Солнце, выкативъ свой огромный шаръ и перекинувъ лучи черезъ горы, стало печь вдвое сильне, чмъ прежде, стараясь загладить изъяны вчерашняго дня. Земля просохла, но трещины остались залитыми глинистымъ краснымъ черноземомъ, а мутная Хабана унесла куда-то потоки воды и снова стала тихой и покорной. Однако, я, по совту Терунешь, окопалъ заборъ своей усадьбы широкой канавой и началъ окапывать и домъ. И не напрасно. Съ полудня уже маленькiя облачка показались на неб, а въ три часа ураганъ свирпствовалъ по вчерашнему. Моя канава наполнилась глиной, по двору текли потоки воды, а мутная Хабана ревла и пнилась. Къ вечеру ливень обратился снова въ ровный и крупный дождь, а ночью небо сiяло луной и звздами, и, казалось, смялось надъ тми опустошенiями, которыя произвелъ ливень. Утро опять было безъ облаковъ, и солнце нестерпимо жгло, но земля уже впитала въ себя достаточно влаги, и дороги стали скользкими. И такъ пошло день за днемъ. На мокрой и черной отъ степныхъ пожаровъ земл показалась мелкая иглистая зеленая трава, и пейзажъ изъ золотисто-желтаго, соломеннаго, сталъ изумрудно-зеленымъ. Но вмст съ тмъ пути сообщенiя становились хуже и хуже. Мулы скользили, вязли и падали на липкомъ и скользкомъ чернозем, подвозъ товаровъ изъ Харара прекратился, и мы съ Савурэ и армяниномъ Захарiемъ подняли цны. Мои капиталы стали быстро рости.