Две птицы на снегу

– И почему, согласно вашей теории, из этого Ничто лезет всякое нечто? – с любопытством и без издевки спросил Яр.

– Круговорот. Все, что уходит наружу, преобразуется и возвращается обратно. Поток силы пронизывает наш мир мировыми линиями, а потом зацикливается через это самое Ничто, также обстоит дело и с живыми существами. Естественным путем это происходит через смерть и рождение, но Разлом нарушает обычный ход вещей. Можно сказать, выдергивает сущности на середине их перерождения. В Белый лепесток они приходят душами, а у нас души не могут существовать свободно и обретают плоть.

– И откуда они ее берут?

– Из мира, – пожала плечами Летана. – Не так уж много в них плоти.

– Хорошая версия, логичная, – спокойно заметил Вольнов, и Лета немного расслабилась и даже приободрилась: все же феникс умел быть серьезным, и это давало надежду на то, что совместное существование не превратится в кошмар. – А что именно ты хочешь измерить у Разлома? И ты говорила про вариант этой теории, какой именно?

– Ты слышал что-нибудь о «Мокрой рукописи»? «Черский дневник» иначе, – после короткой паузы все-таки решила пояснить она.

– Еще бы, – озадаченно хмыкнул Вольнов. – Дневник какого-то психа, который якобы пересек море в Белом лепестке и добрался до его края. Очень занимательный ужастик, в детстве мы его с выражением читали ночью, страшно было так, что… Кхм. Ладно. Хочешь сказать, ты подозреваешь, что он подлинный?

– Ты немного неверно ставишь вопрос, – возразила Лета. – Подлинность рукописи доказана, ее неоднократно проверяли. Дневник действительно написан примерно в то время, на которое претендует, и автор его реально существовал, и именно он все написал. Споры вызывает содержание.

– Какая ты все-таки зануда, – усмехнулся Яроплет. Сейчас, в хорошем настроении и при хорошей еде, эта черта женщины уже не раздражала, а скорее забавляла. – Я об этом и говорю. Считаешь, оно подлинное? Что это не бред свихнувшегося от жажды и одиночества бедолаги, а документальные свидетельства очевидца?

– Если подумать, этот бред слишком хорошо согласуется с разрозненными легендами лепестков. Почти никто из исследователей не сомневается, что все народы когда-то давно взаимодействовали, а потом одновременно оказались изолированы каждый в своем лепестке. Да, наверняка поначалу еще имелись полукровки, но в лепестке всегда преобладают наследственные признаки местной расы, так что вскоре следы чужаков затерялись. Изоляция продолжалась больше десяти веков, до того как мы вновь начали сталкиваться. Тебя никогда не смущал этот момент? Проходы в стенах есть, многие из них во вполне доступных местах, но долгое время обходилось без каких-либо контактов?

– Честно? – искренне улыбнулся Яроплет. – У меня по мироведению и истории всегда были плохие оценки. Очень плохие и очень заслуженные. Так что ты как-нибудь покороче и попроще, для тупых.

– Если совсем коротко, наш мир когда-то был совсем другим. Потом случилась катастрофа, в прямом смысле расколовшая его на части, и только воля и сила Творца не позволили погибнуть всем. Сначала эти куски разлетелись в разные стороны, но он удержал их, не позволил погибнуть, после – притянул ближе, так что они сомкнулись и позволили нам опять общаться. Поэтому он так рассердился на нас за появление Разлома: своей глупостью мы пустили прахом его труд, – подытожила Лета. – И потому слова «Мокрой рукописи» выглядят очень правдиво. «И позади меня сияло синью и золотом, а впереди разверзлась бездна. И иней, и пар, и пламя, и пепел, и камни, и прах, и ветер, и штиль порой проступают там из Ничто, словно медузы поднимаются к поверхности моря. И узрел я начало и конец всего, и глядел в бездну, не в силах отвести взгляда, сделать вдоха, двинуть рукой, пока бездна не уставилась на меня и не протянула ко мне руки…»

– Ты это наизусть помнишь? – Во взгляде Яроплета появилось не столько восхищение, сколько опаска, и Лету это позабавило.

– Только фрагменты, – заверила она. – Сложно не запомнить, когда разбираешь все это на детали и проводишь десятки проверок.

– И как же вернулся обратно этот бедолага? По вашей теории.