Две сестры

На другой день моя девочка встала. Она играла на ковре со своим братом. Мы сидели в библиотеке, окна которой были открыты; доктор не позволял еще выпускать Сару в сад, но советовал давать ей как можно больше дышать свежим воздухом, если только на дворе будет тепло, а погода стояла великолепная. Я сидела у окна и чинила платьице маленького Генри, как вдруг из гостиной, которая была на втором этаже и находилась как раз над библиотекой, до меня долетел голос моей сестры. Она с кем-то громко разговаривала и хохотала во все горло. Другой женский голос, в котором я узнала голос m-lle д’Ортоза, отвечал ей без смеха, но очень отчетливо.

— А между тем, моя прелесть, это так, — говорила m-lle д’Ортоза с интонацией, не допускавшей возражений. — Абель у моих ног в замке лорда Госборна, и не знает, что вы вернулись. Он более сумасшествует, чем когда-либо, и в замке и между соседями только и разговоров, что о его страсти ко мне. Говорите, что хотите, но дело становится очень серьезным, и мне уже более не до шуток. Вам, конечно, где же знать, что страсть может сделать с мужчиной, даже с таким изжившимся кутилой, как Абель. Прежде я потешалась над ним, но теперь я начинаю тревожиться. Вы поймете, что выходить за него замуж мне и в голову не приходит, а давать ему, что называется, право на мое сердце я еще менее желаю. Я решилась уехать из Франбуа. Я тоже не знала, что вы вернулись, и явилась сюда собственно для того, чтобы проститься с вашей сестрой.

— Я вас проведу к ней, — сказала Ада.

— Нет, я хочу поговорить с ней наедине.

— Наедине?

— Да, мне нужно сообщить ей нечто такое, что должно оставаться между нами.

— Вы хотите рассказать ей все глупости, которые Абель делает из-за вас? Берегитесь! Сара не такая ветреница, как я. Над такими вещами она не смеется. Она ни в кого не влюблена, но она сентиментальна и страстно любит музыку. На Абеля она смотрит, как на какое-то неземное существо, и вместо того, чтобы смеяться над ним, она будет жалеть его. Она способна сказать вам, что вы отчаянная кокетка; что она не верит в вашу добродетель или считает ее более безнравственной, чем сам порок; что вы напрасно так кичитесь своими бесчисленными жертвами, потому что в общественном мнении их считают жертвами вашего непостоянства, а вовсе не вашего целомудрия…

— Скажите, пожалуйста, это мнение, которое вы мне высказывали с таким красноречием, принадлежит вам или вашей сестре?

— Пока ни той, ни другой из нас. Что касается меня — вы знаете, что я обожаю вас.

— Я это чувствую до глубины души, моя бесценная.

— Что же касается моей сестры, то она вас не знает. Но с ней нужно быть очень осторожной. Я сама ее боюсь.

— И вы не раскрываете ей свое сердце?

— Какое сердце? Вы знаете, что его у меня нет.

— Но у вас есть то, что для большинства женщин заменяет сердце.

— Что же это такое?

— Чувственность.

— Благодарю покорно! Я этих вещей не знаю. Я в этом отношении совершенно похожа на вас.

— Полноте, моя милая, все это лицемерие. Вы такая же, как и все другие женщины, и ваша сестра, которая обладает очень здравым умом, вероятно, не раз говорила вам: «милочка моя, ты воображаешь себя неуязвимой потому только, что ты очень себялюбива; ты воображаешь себя очень умной, потому что ты умеешь болтать; ты воображаешь себя красавицей, потому что у тебя есть свежесть молодости и вызывающий взгляд. Но при всем том ты женщина до мозга костей, и вдовство тебе в тягость. Постарайся приискать себе благоразумного человека, который не побрезгал бы тобою, и не гоняйся за разными Абелями, которые знают толк в сумасбродках, на том основании, что сами принадлежат к той же категории, т. е. к категории кандидатов в больницу умалишенных». Таково — я не скажу, теперешнее мнение вашей сестры, — но то, которое, весьма вероятно, могло бы у нее составиться, если бы вы раскрыли ей то, что происходит… в мозгу, заменяющем вам сердце. А затем, позвольте, моя милочка, вас расцеловать. Поклонитесь от меня вашему батюшке, поцелуйте детей и предоставьте мне отправиться к вашей сестре одной. Не беспокойтесь, я сумею ее найти.

Я услышала по лестнице шаги m-lle д’Ортоза и поспешно вышла из библиотеки, чтобы она не застала меня с детьми. Мне казалось, что она принесет им с собой атмосферу общественной испорченности и разврата, и я машинально повиновалась предписанию доктора, который мне сказал: «как можно больше чистого воздуха для маленькой больной». Я встретила ее на лестнице, и она попросила меня проводить ее в мою комнату.

— Прежде чем вы сообщите мне то, что вас привело сюда, — сказала я, предлагая ей садиться, — вы должны знать, что я слышала весь ваш разговор с моей сестрой.

— Я рассчитывала на это, — воскликнула она с живостью, — и очень рада, что так случилось. Но так как я не хочу, чтобы она слышала настоящий наш разговор, то позвольте мне затворить окна и дверь.