Две столицы

– Ничего не делать, обещать помощь Пруссии. И ничего не делать. – Брехт обернулся на немца и англичанина, которых Каверин отвел от тронов. – Пруссия начнет делать то же самое, что я предложил, если вы им сейчас это посоветуете. И поляки на их территории восстанут. Но на их территории!!! И Пруссия жестоко подавит этот бунт. А мы будем аккуратно, как я и предлагал, переселять польское население на новые неосвоенные земли. Тоже будут немного сопротивляться, но в Пруссии сильнее.

– И что это даст? – снизил голос до шипящего шепота Константин.

– Приток поляков и евреев, которые легко согласятся на переселение, хоть на Иртыш, лишь бы подальше от Пруссии. Побегут на нашу землю, спасаясь от жестокости пруссаков.

– И что же мне сказать послу и этому наглому англичанину? Они крови требуют.

– При переселении кровь так и так прольется. Паны мелкие не захотят лишаться рабов или холопов. Войска все одно вводить надо. Ваше право, Александр Павлович, но я бы выбрал второй вариант с черкесами. Это усилит наши позиции на Кавказе. Мы приобретем неоценимых союзников в предстоящей войне с персидским шахом и Портой. А что войны эти не в следующем году начнутся, так в восемьсот третьем, у меня нет никакого сомнения. Но в любом случае скажите, что у вас есть сведения, что это Польская католическая церковь стоит за этой преступной организацией.

– Но у меня нет таких сведений, – откинулся на высокую спинку государь.

– Как так нет? Сведения – это когда вам кто-то что-то сказал. Я вам говорю, что подозреваю в этом ксендзов. Это же сведения. Так им и скажите. Что некоторые люди у нас в Империи подозревают, что за этими фанатиками из «Великой Польши от моря до моря» стоят польские священники.

– Иезуитская метода! – фыркнул с улыбкой Константин.

– Да уж. Ох, втравите вы меня в грех, князь. Что там с деревней вашей?

– Можно сегодня переправить туда Елену Павловну. Все подготовили. Все кедровые орехи я приказал в Москве скупить, как и грецкие, а дальше Матрена пусть своими травками попытается помочь Елене Прекрасной.

– Спасибо. Я не забуду этого, Петр Христианович. Павел Никитич, – Александр махнул рукой обер-полицмейстеру. – Пригласите посла и этого господина.

Брехт обернулся. Пока он говорил и козни учинял, пруссаком и наглом завладел вице-канцлер Кочубей. Взгляды встретились. И вильнул взгляд Кочубея. С чего бы это?

Событие сорок второе

Вы не можете иметь всё. Куда бы вы это положили?

Стивен Райт

– Брат мой во Христе, – дождался Петр Христианович, когда пруссак с наглом отойдут от государя и поманил к себе этого комиссара.

– Вы приверженец англиканской церкви? – Говорили на языке Адама Смита, которого Онегин читал.

– Естественно. Я вообще приверженец. Адама Смита почитываю…

– Вы читали его бесподобную вещь «Исследование о природе и причинах богатства народов».

– Да, богатство, нужно пускать в оборот. У меня есть небольшой гешефт для вас. – Брехт понизил голос и воровато оглянулся.

– Что есть? – тоже оглядываться стал нагл.

– А вы, мистер, кого представляете? – разогнул гордо спину Петр Христианович.

– Я Томас Пайркер – комиссар Московской торговой компании. А вы? Вы сейчас разговаривали с вашим императором.

– Я вообще разговорчивый. Мистер Пайркер, или мне вас нужно называть сэр Пайркер?

– Лучше сэр.

– Замечательно, вот и познакомились.

– Как познакомились, вы не представились?! – Погрозил Брехту пальцем нагл.

Высокий, метр восемьдесят где-то, почти с Брехта ростом, но ровно в два раза легче. Дрищ. Глисты, наверное. Или лихорадка какая. Какую только гадость джентельмены не завезли из южных стран.

– Князь фон Витгенштейн Петр Христианович. – Про Дербент лучше не говорить. Англичане соперников не любят.

– Так что вам угодно, ваша светлость? – чуть поклонился комиссар.

– Ченч. Хочу продать вам дорогие мне вещи и получить от вас взамен несколько не очень дорогих для вас вещей.

– Как вы запутанно выражаете свои мысли, князь. Давайте конкретно говорите, что вы хотите продать и почему именно мне? – Вот сразу видно, что комиссар торговый, по-деловому все.

– У меня есть шафран. У меня есть пигмент, полученный из марены красильной, и есть сами корни марены красильной, высушенные и в порошок перемолотые.

– И много?! – И блескучими глазенки наглые сразу стали.

– Много.

– И сколько?!

– И столько. Ладно, у меня около семидесяти килограммов шафрана. Чуть больше. А марены в разных видах…

– Семидесяти чего, я плохо разбираюсь в русских мерах. Они настолько сложные. – Снова подозрительно огляделся Томас Пайркер, народ толпился возле Александра и Константина, царедворцы обсуждали предложение Брехта, интересно, а его чего не окликнули. Ну, хотя кто он такой. Да и важнее ему с комиссаром договориться.

– Сто пятьдесят фунтов. Килограмм – это мера веса, что ввел Наполеон, сам он гад последний, а вот систему мер ввел удобную. Хорошо. Давайте в фунтах. Сто пятьдесят фунтов шафрана, четыреста примерно фунтов пигмента марены красильной, нескольких цветов, и около четырех тысяч фунтов молотых корней.