Две стороны Луны. Космическая гонка времен холодной войны

Отмена моего полета в качестве члена экипажа оставила во мне горькое чувство дежавю. Это очень походило на то страшное разочарование, которое постигло меня, когда отменили наши планы по облету Луны и высадки на нее. Для Колодина конфуз оказался еще сильнее. В конце концов, я-то уже летал в космос, а этот полет должен был стать для него самым первым. Он буквально плакал от горя.

Я выразил Мишину протест, упирая на то, что «Салют» был нашей программой и именно я участвовал в создании проекта космической станции и так долго тренировался для работы на ней. Все делалось и готовилось под меня. Даже мои художественные принадлежности ждали меня там, на станции. Но Мишин оставался глух ко мне, как и военная комиссия, прибывшая из Москвы, чтобы окончательно утвердить запуск. Врачи не успевали определить причину проблемы с легкими Кубасова.

– Не забывайте, – твердил Мишин, – ведь вы жили с Кубасовым в одной комнате. Возможно, вы с ним пили чай из одной кружки. Мы не можем допустить, чтобы у вас тоже проявилось легочное заболевание.

Сейчас понимаю, что он был прав, но тогда я испытывал почти непереносимое отчаяние. Мишин попытался смягчить удар, предложив поехать в отпуск на Черное море, но я решил остаться на Байконуре, чтобы наблюдать за событиями первой половины орбитальной экспедиции на «Салют-1». Я стал свидетелем запуска и удачной на этот раз стыковки с «Салютом-1». Все аплодировали стоя, когда космонавты перешли на космическую станцию.

Мне не терпелось услышать от них, в чем же причина проблемы с вентиляционной системой «Салюта»: я ждал подтверждения, что карандаши тут ни при чем. Рядом со мной стоял Мишин, а я включил передатчик, чтобы мои слова услышали на станции.

– Можете убедиться, что мои карандаши по-прежнему в коробке? – спросил я.

– Да, они там, – отозвался Добровольский.

– Может быть, тогда авария из-за моих трусов? – поинтересовался я, кинув взгляд на Мишина.

– Нет, они тоже на месте.

Насладившись местью, я отправился отдыхать на Черное море. Ребята изучили вентиляционную систему «Салюта» и обнаружили, что вентиляционный фильтр забили какие-то мелкие волокна, из-за чего вентилятор автоматически отключился.

23 дня экспедиция протекала вполне успешно, хотя у нового экипажа оставалось очень мало времени подготовиться к биомедицинским и научным экспериментам. Когда мы возвращались из двухнедельного отпуска на черноморском побережье, полет подходил к концу.

Мы немедленно приступили к тренировкам к следующему полету на «Союзе», который планировался через месяц после возвращения на Землю экипажа «Союза-11». Но когда экспедиция готовилась войти в атмосферу, я внимательно наблюдал за событиями из бункера нового Центра управления полетами в Калининграде под Москвой. Тогда было принято, чтобы командир дублирующего экипажа вместе с руководителем полета и главным конструктором поддерживал радиосвязь с экипажем и передавал космонавтам нужные инструкции. Поэтому я и находился там, следя за состоянием всех бортовых систем и делая записи в журнале.

Когда экипаж проверял воздушные клапаны между спускаемым аппаратом и бытовым отсеком, я посоветовал им закрыть их и не забыть вновь открыть после ввода основного парашюта.

– Отметьте это в бортовом журнале, – проинструктировал я.

Хотя это было отклонением от утвержденной программы полета, я уже долго тренировался, готовясь выполнить сценарий этой экспедиции, и, на мой взгляд, такие действия лучше всего обеспечивали безопасность. По программе полета клапаны должны были автоматически закрываться и открываться уже после выпуска главного парашюта во время снижения в атмосфере. Но я считал, что если полностью следовать автоматической процедуре, то клапаны могут раньше времени открыться на слишком большой высоте и корабль разгерметизируется.

По всей видимости, экипаж моему совету не последовал. К несчастью, моя интуиция меня не подвела. Клапаны выравнивания давления действительно открылись слишком рано – еще до того, как спускаемый аппарат вошел в атмосферу, и давление внутри корабля пропало. «Союз-11» приземлился в заданной точке, но, когда поисково-спасательная команда открыла люк спускаемого аппарата, все члены экипажа оказались мертвы. Их тела еще теплились, и спасатели пытались их реанимировать, но было уже поздно. Судя по индивидуальным записям кардиограмм, Добровольский умер через две минуты после разгерметизации корабля, Пацаев – через 100 секунд, а Волков прожил лишь 80 секунд.

В следующем полете после «Союза-11» программу изменили так, как я советовал. Сами клапаны тоже были спроектированы заново.