Две стороны Луны. Космическая гонка времен холодной войны

Как-то раз мы пригласили профессора на важный футбольный матч команд высшей лиги. Отчасти мы думали, что нашли способ «подмазать» его, поскольку, как мы надеялись, он будет из-за этого более благосклонен на экзаменах. Но еще мы просто хотели, чтобы он отдохнул. Но даже тут он умудрился отыскать материал для урока по аэродинамике.

Когда одному из игроков удалось забить фантастический гол, толпа зрителей просто взорвалась: кто-то отчаянно радовался, а другие просто выли от восторга. Неискушенному наблюдателю казалось, что мяч просто не должен был попасть между стойками ворот. Мы тоже недоумевали, как же так получилось. Но профессор лишь негромко пробормотал:

– Интересная задача… На следующей лабораторной работе займетесь ее решением.

Именно это мы потом и делали, помещая модель футбольного мяча в аэродинамическую трубу. Нам удалось показать, как именно при закрутке мяча изменялась траектория его полета, и затем применить полученную математическую модель к расчету посадочных траекторий шаровидных спускаемых аппаратов наших «Востоков» и «Восходов».

Как бы увлекательно ни шли наши занятия в Академии Жуковского, их приходилось втискивать в то свободное время, что оставалось после программы тренировок. Вначале я чувствовал неловкость. Я отставал по успеваемости от других студентов, большинство из которых учились как очники. Меня даже пытались перевести в группу к девушкам. Когда я отказался, мне пришлось заниматься самостоятельно. На учебу уходили практически все мои выходные и вечера следующие семь лет. В конце концов я окончил учебную программу даже на полгода раньше некоторых студентов-очников, с которыми начинал, и получил высшее образование по инженерной специальности, а позже стал кандидатом технических наук.

В конце нашего первого года в академии, сдав несколько сложных экзаменов, мы получили официальное звание «космонавт». Это означало «путешественник в космосе», то есть в околоземном пространстве или Солнечной системе.

Мы считали, что американский термин «астронавт», подразумевающий полеты к другим звездам, чрезмерно напыщен. Между собой мы даже шутили, что мы-то не астронавты, а простые космонавты.

Дэвид Скотт

Затерянная в Высокой пустыне в 100 милях к северо-востоку от Лос-Анджелеса база Эдвардс оказалась местом не для слабаков. Она находилась далеко от благ цивилизации, и условия обитания там были самые спартанские, если не сказать хуже. Но я принимал это со смирением. Попав туда в июле 1962 года, я оказался именно там, куда стремился. Солнце целыми днями сияло в жарком безоблачном небе, а для летчика это куда лучше, чем постоянно затянутый серой пеленой небосклон Европы и унылая болтанка в сырости и холоде.

Самое главное, что на Эдди жил и работал Чак Йегер. Я его воспринимал не просто как живую легенду – я много слышал о нем от своего бывшего соседа по комнате в летной школе. Тот служил в эскадрилье Йегера, когда Чак в начале 1960-х командовал подразделением во Франции. Мой сосед без конца с восторгом говорил о духе боевого товарищества в эскадрилье Йегера и страстно доказывал мне, что Чак – невероятный пилот. К моему появлению на базе Эдвардс в 1962 году Йегер как раз занял пост командира школы летчиков-испытателей. В те два месяца, которые я провел в ожидании начала программы подготовки, я уже довольно близко узнал этого человека, хотя называл его уж точно не «Чак Йегер». Ведь я был тогда просто капитан и обращался к нему лишь «Полковник Йегер, сэр!».

Довольно скоро мне довелось полетать с ним вместе. Он отличный пилот – управлял машиной невероятно гладко. С ним, как и с любым другим хорошим пилотом, самолет становился словно бы частью тела, продолжением его самого, а не машиной, которой он управлял. Такой летчик чувствует летательный аппарат каждой клеткой тела. Каждый орган его чувств анализирует движение и равновесие самолета, как будто летчик сам парит в воздухе. Он никогда не совершает резких, отрывистых маневров. Лететь в самолете Йегера все равно что грациозно скользить в танце. Это настоящий воздушный балет, но он же и танец со смертью.

Холодная война раскручивала гонку технологий. Мы действительно не стояли за ценой, пытаясь создать самолеты лучше и быстрее, чем у Советов. Множество наших парней погибало. За десять лет в живых осталась лишь половина из тех, с кем я начинал учиться в школе летчиков-испытателей.

Мы осознавали риск, но знали и о том, что самая главная задача – обеспечить разработку нового самолета. Не было для нас наслаждения больше, чем получить новенький самолет и пустить его в каскад мертвых петель, бочек и пике, чтобы убедиться, что с машиной все в порядке. Для этого мы там и собрались. Мы шли вперед как пионеры освоения новых границ.