Две стороны Луны. Космическая гонка времен холодной войны

Когда за нами закрылся люк готового к старту «Восхода», стало очень тихо. Гораздо тише, чем привычно для военного летчика, реактивный истребитель которого раскатисто дрожит от рева двигателя, набирающего обороты перед взлетом. Запертые внутри спускаемого модуля, мы слышали лишь мягкое мурлыканье электрических устройств и голоса инженеров, звучащие в радиошлемофонах. Самым выразительным внутри корабля был запах. Пахло свежей краской и клеем № 88 – специальным адгезивным составом, в который входил медицинский спирт, и этот запах я странным образом находил приятным.

После стольких часов тренировок в сферическом аппарате он уже не казался нам тесным. Но он не был большим: чуть больше двух метров в диаметре. Сиденья, в которых мы с Пашей лежали пристегнутыми на спине с подогнутыми ногами, напоминали маленькие металлические колыбели. На обоих концах они крепились через амортизаторы, чтобы смягчить вибрацию при запуске и посадке. Когда сработало зажигание ракетных двигателей ракеты-носителя, мы почувствовали, как легкая вибрация стала нарастать. Во время подъема с пускового комплекса перегрузка вдавила нас в сиденья. Теперь мы чувствовали всю мощь ракеты, уносящей нас все выше сквозь атмосферу Земли. Это напоминало то, как если бы мы мчались все быстрее на поезде, идущем вертикально вверх. С этой секунды нам следовало докладывать о своем самочувствии.

– Алмаз-один, – доложил Паша, называя свой позывной. – Чувствую себя спокойно.

– Алмаз-два, – присоединился я. – Чувствую себя отлично.

Если бы в первые 18 секунд полета на ракете случилась какая-нибудь авария, мы бы погибли. В эти критические секунды конструкция корабля не позволяла быстро его покинуть, например, с помощью катапультного кресла или парашюта. Это чрезвычайно опасно. Королёв оправдывал такую особенность конструкции, говоря, что полет не рискованнее, чем на пассажирском самолете, которые тогда тоже почти не имели шансов благополучно сесть, если откажет что-нибудь важное в первые 20 секунд после взлета. Но нам все равно некогда было слишком глубоко задумываться о таком риске. Мы внимательно следили за работой всех систем корабля.

Перед сиденьями находились два маленьких круглых окошка, но обзор через них поначалу перекрывал защитный аэродинамический обтекатель, в который, как в кокон, был заключен корабль. Но на высоте 80 километров над землей щит отстрелился. Я посмотрел в свой маленький иллюминатор и впервые увидел Землю. Вид меня разочаровал.

Я служил военным летчиком и часто видел поверхность Земли с высоты около 15 километров, и то, что я наблюдал в иллюминаторе космического корабля, не особо отличалось от привычного зрелища. Я думал, что увижу черное небо и изгибающуюся дугу горизонта, но мы еще не поднялись достаточно высоко. Через десять минут после пуска на высоте почти 500 километров наш корабль с громким хлопком отделился от носителя. Теперь мы летели далеко за пределами даже самых тонких окраин земной атмосферы. Когда мы расстались с ракетой и рев ее двигателей стих, нас настигла невесомость. Начался наш первый орбитальный виток вокруг Земли.

Мелкие незакрепленные предметы полетели по кабине. Теперь, когда замолкли ракетные двигатели, вдруг стало очень тихо. Так тихо, что мы слышали тиканье часов на панели управления и мягкое пощелкивание различного оборудования. Уйдя из полосы солнечного света, мы включили лампу, чтобы осветить кабину. В такой обстановке практически не чувствовалось, что мы летим в космосе. Казалось, мы почти что в одном из наших привычных имитационных тренажеров.

Первые две-три минуты ощущения оставались очень неприятными. Мне казалось, будто меня подвесили вверх ногами. Это явление хорошо известно официальной медицине: как только пропадает воздействие силы тяжести, органы чувств приходят в смятение. Но мы быстро привыкли к невесомости и приступили к замысловатой серии проверок, чтобы убедиться, что все системы корабля работают нормально.

– Алмаз-один: подтверждаю – все системы в норме, – доложил Паша Центру управления. – Алмаз-один и Алмаз-два чувствуют себя отлично.

После выхода на орбиту Паша попросил подтверждения начать выдвигать воздушный шлюз, чтобы подготовить мой выход в космос. Получив «добро», он включил насосы, нагнетавшие воздух в узкие резиновые трубки, протянутые во всю длину внутри пустотелых стенок шлюзовой камеры, сшитой из плотной ткани. Вскоре шлюз раздвинулся от 70 сантиметров в сложенном состоянии до полных рабочих двух метров. Я же параллельно надевал на спину громоздкий дыхательный аппарат с металлическими баками, содержащими запас кислорода на полтора часа. Справившись, я приготовился пробираться через шлюз и начинать декомпрессию перед выходом в вакуум.

Резко хлопнув меня по спине, Паша скомандовал влезать в шлюз.

– Пошел, – сказал он.