Две стороны Луны. Космическая гонка времен холодной войны

Больше 5000 квадратных километров земной поверхности широко простирались подо мной. Я мог разобрать все детали, словно глядя на карту на уроке географии. Почти сразу же, как только вернулся на Землю, я стал рисовать эскизы увиденного.

Земля оказалась слишком яркой, и мне пришлось опустить забрало.

Становилось ужасно жарко, и мне никак не удавалось включить швейцарскую кинокамеру на груди скафандра. Ее выключатель вшили в верхнюю часть штанины, и я не мог до него дотянуться – мне не хватало какого-то сантиметра. Я напрасно скреб ногу заключенной в перчатку рукой. Потом, когда я смотрел запись своего выхода в космос, это выглядело весьма странно. Но, по крайней мере, кинокамера на верхнем обрезе шлюза, кажется, работала, как и две телевизионные камеры, укрепленные снаружи корабля.

Было важно снять всю операцию. Ни у кого не должно было остаться сомнений и повода для споров, что мы не только совершили исторический полет Гагарина, но и первыми вышли в открытый космос. Я знал, что американцы собираются отправить одного из своих астронавтов на «космическую прогулку» через пару месяцев. Его звали Эд Уайт. Я знал всех в их отряде астронавтов – не зря потратил время, чтобы всех изучить. Их астронавты чем-то отличались от наших космонавтов, но чем-то и походили на нас.

(Конечно, я не мог предполагать, что американцы поставят под сомнение наши достижения, даже несмотря на фильм. Но когда это случилось, я не удивился. Гонка между двумя державами в космосе шла жарко и напряженно. Лично я неодобрительно относился к хвастовству о том, кто чего достиг первым, Советский Союз или Соединенные Штаты. Но если ты что-то сделал, то ты это сделал. Самого по себе факта достижения должно быть достаточно. Но политики считали иначе. Для Кремля и Белого дома космос превратился в поле битвы за превосходство не только в технике, но и в идеологии. Мне не хватало ни времени, ни желания вникать в конфликт. Я знал лишь то, что лечу, чтобы доказать своим, на что способен человек.)

Космическое пространство источало глубочайшее спокойствие – куда более полное, чем можно вообразить, если на Земле нырнуть вглубь под волнистую поверхность океана. И мне ужасно хотелось нарушить спокойствие этой бесконечной неподвижности, двигая телом, руками и ногами так сильно, как позволяли оковы скафандра. Я казался себе чайкой с распростертыми крыльями, парящей высоко над землей. Именно из-за желания проверить свои возможности двигаться я и оттолкнулся от борта корабля, после чего начал неуправляемо вращаться, пока кабели связи и дыхательные шланги не натянулись и я не остановился рывком. Я не испугался и не запаниковал: слишком хорошо знал, что страх может лишить меня способности думать и принимать правильные решения, когда потребуется. Но озабоченность слишком явно сквозила в Пашином голосе, когда он потерял меня из виду на экране.

– Где ты? Ты слышишь меня? Что ты делаешь? – спрашивал он.

Потом, поняв, что я в порядке, он слегка меня отчитал:

– Будь осторожнее!

Я начал подтягиваться к космическому кораблю, и вдруг меня поразило, каким хрупким и уязвимым он смотрится в бесконечности космоса. Слепящее Солнце, отражающееся от шарообразного корпуса, заставляло «Восход» сиять. Он, червонно-золотой, плыл в пространстве и теперь по-настоящему оправдывал свое имя. Долгие годы спустя я пытался на полотнах передать тот необычайный оттенок золота, которым светился тогда наш корабль, но мне так и не удалось в точности его уловить. Чувства мои так обострились, что все виденное за то короткое время впечаталось в память так глубоко, что не сотрется и до конца жизни.

Приблизившись к шлюзовой камере, я снова услышал Пашу:

– Пора возвращаться, – сказал он.

Я понял, что нахожусь в свободном полете уже больше десяти минут. Тут я на секунду мысленно провалился в детство, представив, что это моя мама открывает в доме окошко и кричит мне, играющему на улице с друзьями: «Леша, пора домой!»

Нехотя я подтвердил, что действительно пора вернуться на борт корабля. Скоро, следуя по орбите, он унесет нас от солнечного света в темноту. И вот тут я понял, насколько скафандр потерял форму из-за отсутствия внешнего атмосферного давления и что ступни не касаются подошв в сапогах, а пальцы выпадают из перчаток, прикрепленных к рукавам, поэтому не могу войти в шлюз ногами вперед.

Мне следовало как можно быстрее придумать способ попасть обратно внутрь, и единственное, что пришло в голову, – попытаться втянуть себя постепенно, двигаясь головой вперед. И даже при таком способе мне сперва пришлось осторожно стравить немного кислорода из скафандра через встроенный в герметичную оболочку клапан. Я знал, что рискую пострадать от кислородного голодания, но выбора не было. Если не попаду в корабль, через 40 минут ресурс моей системы жизнеобеспечения закончится.