Две стороны Луны. Космическая гонка времен холодной войны

У нас с ним, конечно, находилось много общего, в частности, мы оба страстно любили летать. В те редкие мгновения, когда мы не корпели над планами, расписаниями тренировок и программами операций в экспедиции, мы иногда делились историями о былых днях в военной авиации – он во флотской, а я в Военно-воздушных силах. Оказалось, Нил участвовал в Корейской войне, получал там награды и несколько раз едва не погиб. Пилоты иногда соревнуются, у кого случаи круче. Но Нил никогда не хвалился, как некоторые другие парни, а всегда говорил на языке фактов. Он тоже бывал на базе Эдвардс, работая там летчиком-испытателем в Национальном консультативном комитете по аэронавтике (NACA), предшественнике Национального управления по аэронавтике и исследованию космического пространства (NASA). Ему нравилось на авиабазе Эдвардс так же, как и мне. Летал он на F-100, F-102, F-104 и позже на X-15. Нил никогда не заводил праздные разговоры, но иногда за ужином после долгого и трудного дня мы говорили с ним о том, как здорово взмывать в пустынное голубое небо над базой Эдвардс.

Готовясь к полету на «Джемини-8», мы в основном проводили время или в Сент-Луисе, где производились космические корабли, или на пусковых сооружениях мыса Кеннеди. На мысе мы каждое утро встречались в нашей любимой кофейне на Коко-Бич «У Вульфи», чтобы обговорить планы на день, а вечером, чтобы обсудить саму миссию – в отличном ресторане-барбекю или ресторанчике морепродуктов, которые мы все обожали. Разработка плана в мельчайших деталях занимала львиную долю времени. Нил подходил к тренировкам дотошнее всех, кого я знал. Он не упускал ни одной детали. Мы отрабатывали каждый вероятный ход событий в полете.

Однажды нам довелось испытать фактическую стыковку космического корабля «Джемини-8» длиной пять целых и восемь десятых метра с ракетой-мишенью «Аджена» длиной восемь с половиной метров прямо в чистом поле недалеко от стартовой площадки на мысе Кеннеди. Два космических аппарата, на тот момент самые сложные из построенных, разместили на особых мобильных поддерживающих стапелях и стали медленно двигать по траве навстречу друг другу, чтобы убедиться, что при касании электрические и механические связи в стыковочном узле нормально соединятся. Мы с Нилом сидели внутри корабля, а техники, инженеры и ученые бегали вокруг, проверяя надежность разъемов и структурных связей между аппаратами. Это было нереально.

Раньше, в Хьюстоне, корабль помещали в похожую на пещеру термовакуумную камеру шестиметровой высоты, где имитировался не только космический вакуум, но и нагрев предметов до температуры, до которой разогреется наш корабль в космосе под солнечными лучами. В камере лампы-нагреватели сначала включали, а потом выключали и охлаждали среду до крепкого мороза, чтобы проверить, как части корабля расширятся и сожмутся при экстремальных перепадах температур.

Я проводил в этой камере в одиночестве целые часы, одетый в скафандр, который мне предстояло использовать во время ВКД, кропотливо проверяя его работу, чтобы подготовиться к выходу и возвращению на корабль. Мне пришлось изрядно попотеть, пока я не привык разбираться в хитросплетениях кислородных шлангов и электрических соединительных кабелей.

Это лишь один вид тренировок без моего командира Нила, которому предстояло оставаться в кабине «Джемини» во время моего длительного выхода. Вместе с Диком Гордоном, моим дублером, я регулярно поднимался в воздух с авиабазы Райт-Паттерсон в Дейтоне, штат Огайо, на доработанном KC-135, который в сердцах прозвали «Рвотной кометой». Из самолета убрали все пассажирские кресла, и он летал, раз за разом делая параболические горки. Внутри чередовалась перегрузка в две единицы и нулевая сила тяжести – то одно, то другое, как на американских горках в парке развлечений, и мы с Диком, сидя в скафандрах, отрабатывали маневры на макете «Джемини», установленном посередине фюзеляжа. Действительно тяжелая и выматывающая работа. Помню, как Дик, по лицу которого катился градом пот, повернулся ко мне и пошутил:

– Как это очаровательно, правда?

Очаровательного в этом не было ничего. Меня не рвало на борту тренировочного самолета только потому, что я привык к таким маневрам еще в бытность летчиком-испытателем, но многие инженеры, которые поднимались вместе с нами, чувствовали себя отвратительно.

Еще одним, но уже забавным элементом подготовки к ВКД стали тренировки в использовании «реактивного пистолета», призванного помочь мне перемещаться в открытом космосе. В нем два маленьких ракетных двигателя плевались сжатым воздухом назад, чтобы тянуть меня вперед. Чтобы протестировать эту штуку, придумали остроумный способ. Меня ставили на толстый диск, который помещался на громадный, шесть на семь метров, металлический стол со множеством сопел для сжатого воздуха – аэростатическую опору. Воздушный поток снизу полностью убирал трение между диском и столом, и я мог «летать» по столу при помощи своего реактивного пистолета. Это напоминало покатушки на детском автодроме с бамперными машинками. Я получал массу удовольствия.