Такова, в общих чертах, политическая и военная обстановка нашей эскадры по соединении ее с союзниками 13 (1) октября 1827 года. Взаимные отношения трех союзных эскадр, с одной стороны, турецко-египетской – с другой, австрийской между этими двумя главными факторами с третьей – были самые напряженные, даже самые ненормальные. Державы, которым принадлежали все пять эскадр, состояли между собою в мире; в Англии, во Франции и в Австрии правительства были уверены, что дело и так обойдется без кровопролития; весьма вероятно, что в Петербурге на этот вопрос смотрели более серьезно, хотя все еще не теряли надежды на мирный исход: в одном Константинополе, как уже сказано, твердо и решительно рассчитывали на неминуемое, близкое и счастливое для Турции кровавое разрешение целых шесть лет тяготеющей над ней ожесточенной борьбы не только с греками, но и с большею частью пограничных христианских населений империи. Итак – первая аномалия: из пяти великих держав, которых флаги развевались в Эгейском и Ионическом морях, именно та одна рассчитывала на войну как на счастливое событие, которая более всех должна была ее опасаться. Но еще рельефнее выступает другая аномалия: пока все эти державы состояли между собою, по-видимому, в наилучших отношениях, пока послы их преспокойно, дружественно сходились в Константинополе, английская, русская и французская эскадры заявляли турецкой настоящие
Как и следовало ожидать, черезчур натянутые дипломатией струны рано или поздно должны были лопнуть, и лопнуть со взрывом. И вот, ровно через неделю по соединении союзных флотов, 8 (20) октября 1827 года, словно тысячами громовых ударов на целые четыре часа Наваринская бухта превратилась в ад…
Глава III
Наваринский разгром
Начальник русской эскадры, граф Л.П. Гейден, в донесении своем о Наваринском бое описывает знаменитое сражение 8/20 октября 1827 года следующим образом:
«При первом свидании с вице-адмиралом Кодрингтоном, я с удивлением узнал, каким вероломным образом Ибрагим-паша, за несколько дней пред тем, нарушил данное им обязательство[29]
наблюдать перемирие до получения от своего правительства предписаний, – обязательство, в уважение коего союзные адмиралы не только сняли блокаду Наварина, но и обещали препятствовать покушению греческого флота сделать замышляемую высадку на берегах Албании.Таковый поступок египетского генерала и меры, кои с самого обнародования Лондонского договора принимал он для обращения Мореи в настоящую пустыню, принудили нас соединить пред Наварином наши силы и послать к Ибрагиму новое и сильное отношение[30]
.Чиновники паши объявили нашему парламентеру, что Ибрагим в отсутствии, что им неизвестно, где он находится и когда возвратится, и что они не могут принять на себя доставления к нему письма союзных адмиралов.
Такой странный и дерзкий ответ доказал еще более, что средства убеждения и даже угрозы будут отныне бесполезны, и что без сильной и скорой меры Лондонский договор не только не исполнит желаний человечества и благих намерений держав, оный заключивших, но сделает еще лютее и губительнее борьбу, которую хотели остановить.
По здравом рассуждении и вследствие протокола, состоявшегося 7 октября, мы решились войти со всеми нашими кораблями в самую гавань Наваринскую, стать на якорь подле турецкого флота и, присутствием и положением наших эскадр, принудить Ибрагима сосредоточить свои силы на сем пункте и отказаться от всякого нового предприятия против берегов Мореи и островов Греции.
Военные распоряжения, план вступления и главное начальство в случае действия предоставлены были г. вице-адмиралу Кодрингтону, как старшему в чине. Дарования, поступки, отличное служение сего адмирала внушили общую к нему доверенность, которую происшествие 8 октября столь разительно оправдало пред его сподвижниками и пред всею Европою.
Соединенный флот явился у входа в гавань Наваринскую в час пополудни, в двух колоннах; одна состояла из кораблей английских и французских, а другая из российской эскадры. Адмиралы Кондрингтон и Риньи, которые, по предварительным распоряжениям, находились на ветре, миновали уже крепостные батареи и только что легли на якорь, как российская колонна, имея впереди адмиральский корабль «Азов», приблизилась ко входу в гавань; в сие самое время с одного из турецких брандеров произошла весьма сильная ружейная пальба, от которой убит был английский лейтенант Фицрой, посланный, в качестве парламентера, для склонения командира сего брандера к удалению от близости с союзными кораблями; вскоре с египетского корвета последовал первый пушечный выстрел против французского фрегата.