Две войны (СИ)

В августе этого года за проявленную храбрость, отвагу и умение сохранять хладнокровие в любой ситуации он получил первое воинское звание старшего лейтенанта. Солдатам нравился Джастин, хотя многие и завидовали его быстрому взлету, но офицеры избирались самими волонтерами, так как, кроме некоторых ветеранов Мексиканской войны, никто во всем графстве не обладал ни малейшим военным опытом. А Джастин за полгода службы успел расположить к себе абсолютно всех солдат; среди них он славился как дружелюбный весельчак и задира.

Среди офицерского состава солдат Джастин Калверли стал известен после неудачной осады Вашингтона, закончившейся отступлением конфедератов. Тогда же был застрелен командующий третьей частью полковник Джек Дэллос, под началом которого выступал Калверли. Он проявил себя как настоящий храбрец: умело перехватил противника на себя, давая возможность пехоте пробить блокаду к северу от города, после чего без особых потерь увел третью и четвертую кавалерийские части — а это почти тысяча солдат — к западу от Вашингтона, обратно к железнодорожной станции Манассас, куда отступали южане. По прибытии в Эскадрон спасенные благодаря Джастину солдаты кинулись голосовать за нового героя, и через день того вызвали в штаб, где присвоили звание старшего лейтенанта. Уже спустя две недели после его назначения на новую должность под командованием Калверли были совершены глубокие рейды по тылам и коммуникациям противника. Он был лучшим наездником графства, а его хладнокровие и выдержка могли обеспечить некое подобие порядка в рядах Эскадрона, в котором к тому моменту разразилось настоящее поголовное безумие среди солдат, вызванное ужасными потерями на всех фронтах. Остальные офицеры довольно быстро прониклись уважением к Джастину, хотя восемнадцатилетний парень и был самым юным из всех командиров.

Джастин перевелся в главный штаб и занял бывшую комнату Дэллоса, хотя за две недели так и не удосужился полностью переехать на новое место, так как покидать казармы ему не хотелось. Почему-то сменить мало дисциплинированные казармы на надменно пустующие офицерские комнаты ему было очень непросто: огромные сырые и холодные казармы приходились ему по душе, словно невидимой ниточкой соединяя его с друзьями. Джастин с каждым днем чувствовал, возвращаясь туда, что эта нить слабеет и блекнет, ведь теперь солдаты смотрели не на него, своего товарища и друга, с которым воевали плечо к плечу почти целый год, а на его начищенные до блеска эполеты, ясно дающие понять, где и чье место. Эта тонкая возникшая между ними связь бесследно исчезала, оставляя его в полном одиночестве и немой тишине, так резко выбившей его из привычной колеи гула и веселья, крепких слов, пошлых шуток и хриплых прокуренных голосов разгильдяев — малых в желто-сером обмундировании.

Не сказать, что Джастин был не рад получить повышение от обычного рядового сразу до старшего лейтенанта, просто каждое утро, стоило открыть глаза, на него накатывала жуткая усталость и невероятная тоска. Теперь Джастин жил со всеми удобствами, командовал отличными ребятами, с которыми еще несколько недель назад играл в карты, хорошо справлялся с самыми сложными заданиями — все бы ничего, но он снова начал пить. И пил Джастин слишком много, по-черному, не просыхая ни на день. В штаб-гостиной офицерского дома, где он теперь жил с другими командирами, был огромный бар с самыми разнообразными спиртными напитками.

Кроме Джастина, к бутылке не прикладывался ни один офицер штаба, желая сохранять бдительность и трезвую целостность ума. Раньше, до того как Юг начал проигрывать, они дружно выпивали за любую, пусть и мелкую, победу. Сейчас же бар открывался изредка, только чтобы отметить чей-то день рожденья, и то если праздник не выпадал на очередное сражение, которых в последние пять месяцев было слишком много. Победы давались Югу все трудней и трудней, и с каждым днем Джастин все больше пил. Ему было чертовски плохо, и алкоголь, который раньше действовал словно бальзам на душу, теперь приносил только горький привкус и разочарование. Парень знал, что в таком состоянии вести армию в бой он не может, но страх перед свалившейся на него ответственностью бил под дых, вышибая весь воздух из легких — Джастин задыхался от липкого ужаса. Ему было страшно, и каждый день, подходя к военно-почтовой станции, он с болью смотрел, как пересылают в города списки убитых и раненых — это были тысячи, десятки тысяч людей. И снова он поднимался к себе в кабинет, садился в мягкое кресло и начинал пить, пытаясь представить, что будет, если он вдруг где-то просчитается и в газетах появятся новые списки, куда будут вписаны имена его друзей, которые идут за ним в новый бой, доверяя ему свои жизни. Джастину не страшно было умереть, такая участь его ничуть не страшила.