Две войны (СИ)

Оглянувшись и поискав глазами причину шума, Джастин опешил и застыл на месте, глядя пристально, с застывшими от страха чертами, как два солдата в синих мундирах волокут под руки безжизненное тело какого-то человека. Джастин не мог сказать, сколько тому лет; на вид словно старик, проживший лет шестьдесят, но в действительности ему могло быть и двадцать. Ведь жизнь в таких условиях выматывает не хуже нескольких десятков лет за спиной. Война не делает человека таким — это заслуга людей.

Янки, перекидываясь между собой веселыми фразами, словно мешок, набитый мусором, кинули пленника в канаву, по которой шел сток отходов в реку. Вот почему в выгребной яме оставалось столько нечистот. Янки просто забили пути, через которые все дерьмо должно вытекать в реку; канава кишела мертвыми телами пленников, убитых ради развлечения или из-за отлынивания от работы. Так значит, вот что ждет каждого погибшего в этом жутком месте. Из сточных путей поднимался зловонный смрад разлагающихся тел: сладкий запах гнили и старой смерти, от которого неумолимо тянуло блевать. Джастин развернулся и, насколько мог быстро, похромал подальше от этой кошмарной братской могилы, пытаясь выкинуть из головы ужасающее зрелище, развернувшееся только что перед ним.

— Ты что, не в себе, Джастин? — раздался знакомый голос где-то справа от него. — Чего шатаешься на виду? Тебе нельзя вставать, они могут увидеть тебя!

Он вскинул голову и встретил растерянный взгляд больших серых глаз, которые изумленно смотрели на него. Перед ним стоял Майкл Розенбаум — тот самый мерзкий предатель, продажная тварь.

— Не смей приближаться ко мне, сволочь! — побелевшими губами прошипел Джастин, попятившись от назойливого видения. — Тебе не жить, ублюдок! Я от своих слов не отказываюсь. Если Норманн не смог избавить мир от такой гниды, как ты, то уж я точно доведу дело до конца. Не подходи.

— Да-да, я понял: страшный и грозный лейтенант Калверли… Да ты себя видел, нет? Ты беспомощней новорожденного котенка, Джастин! Ради бога, уймись, а то у меня такое чувство, будто ты сейчас дернешься и развалишься на части, — Майкл не угрожал ему и в подтверждение своих слов сделал несколько шагов назад и показал руки вверх ладонями.

— Ты плохо понял? — Калверли уже порядком осточертело видеть перед собой эту крысу, так как желание врезать ему по наглой морде усиливалось с каждым мгновением все больше и больше, но отлично понимал, что сил у него совсем мало, и не желал попусту растрачивать их остатки. — Дай пройти.

— Послушай, я просто хочу тебе помочь. Я тут уже неделю… С той самой ночи.

Джастин понял, что Майкл имеет в виду их неудавшийся побег, но слушать об этом у него не было ни желания, ни сил. Он не мог снова вспоминать о Ллойде — воспоминания причиняли ему жуткую боль.

— Поэтому поверь, я знаю, что говорю. Тебе надо срочно идти работать, иначе нарвешься на наказание, а этого ты явно не переживешь. Нет, лучше тебе пока отлежаться, а то загнешься еще… — Джастин признался себе, что его немного удивляет то, как этот человек рассуждает о том, что для него лучше. Довольно неожиданный поворот, учитывая, что неделю назад он готов был пустить ему пулю в лоб. — Да. Иди-ка ты лучше туда, где очнулся. Помнишь дорогу? Здесь довольно большая территория, если хочешь, я могу провод…

— Пошел ты со своими проводами к черту, урод! — Джастин заковылял прочь, перебирая в уме только что услышанное.

Значит, их всех троих поймали при попытке к бегству. Видимо, этот проклятый Розенбаум где-то просчитался: неразумно было с его стороны доверять янки — дикари севера никогда не держат своего слова. Возможно, они подумали, что он содействовал побегу офицера, за что и кинули его сюда.

«Поделом ему, чертовой крысе. Видимо, даже янки сочли его предателем».

Выходит, кто не работает — оказывается в лучшем случае в кандалах, тех, что в центре на плацу, у всех на виду, а в худшем — в выгребной яме среди кучи трупов. Теперь остается только «нарваться на наказание», как выразился этот чертов предатель, и тебя спокойно отправят к праотцам. Джастин неожиданно развеселился, вопреки своему горестному положению, горько скривив окровавленные губы в улыбке, вдруг осознав, что ни одна из этих замечательных перспектив расстаться с жизнью его не радует.

Несколько пленников спешно проходят мимо, озирают его внимательно, ибо он, по видимому, не похож на других; новизна его присутствия на этой адской местности выделяет его, привлекая внимание. Джастин смотрит на них: это люди с застывшими, как у дохлой рыбы, глазами. Они идут, тесно прижавшись друг к другу, и кажется, что жизни в них нет; а затем лейтенант вновь погружается в оцепенение своего отчаянья, как раненная черепаха под панцирь.