Две войны (СИ)

Тот испуганно сжался, когда настойчивые руки прикоснулись к нему, жестко разводя ягодицы в стороны. Член распрямился, и головка прикоснулась к плотно сжатому анусу. Джастин, уткнувшись лицом в высокий ворс, тихо затрясся от беззвучных рыданий. Отчаянье захватило всю его сущность, и он не мог больше сдерживаться, когда почувствовал, как в его задний проход медленно входит истекающая смазкой головка, проникая дюйм за дюймом в туго сжатое отверстие. Он сжимался все сильнее, но давление становилось невыносимым. Неглубокими, но ритмичными движениями своего члена Эллингтон вынуждал пленника дергаться от резкой боли и протяжной судороги. Джастин, сжав зубы, попытался вывернуться, но сильные руки прижали его к полу, лишая последнего шанса освободиться.

— Вот черт… А ты совершенно не тронутый, мой сладкий мальчик, — простонал Эллингтон ему в ухо.

Джастин затрясся в новом приступе оглушительной бури стыда и боли, когда капитан, сопровождая свои слова, чуть приподняв его, провел горячей сухой рукой по обнаженному животу, прижимая слабо сопротивляющееся тело к себе, а другой — дотронулся до его вялого члена и крепко сжал, жадно словив болезненный стон.

Калверли призвал все свои оставшиеся силы, чтобы не закричать, когда налитый кровью орган ударил особо сильным толчком, с трудом войдя глубже, заставив содрогнуться все его исстрадавшееся тело в конвульсии резкой боли, разрывающей внутренности на части. Джастин, скрипя зубами, клял себя, загоняя крик обратно в глотку, как можно глубже, — он не закричит, не покажет, каково ему сейчас, — однако болезненного стона сдержать не смог. Большой, разбухший член проникал в горячую тесноту измученного тела все быстрее, преодолевая преграду плотно сжатых мышц, погружаясь в тепло. Через несколько секунд глаза Джастина закатились от нестерпимой боли, и он, срывая голос, заорал, совершенно потеряв самоконтроль, когда все его нутро заполнил пульсирующий орган. Тело пронзила такая острая боль, что на лбу выступил холодный пот, челюсть свело судорогой, изо рта текла вязкая слюна; теперь он существовал только благодаря этой нестерпимой пытке — он испустил бы дух, если бы боль перестала терзать его нервы, это удерживало его в сознании.

С громким хлопком мошонка насильника ударилась о пылающую жаром кожу Джастина. Если бы он мог сравнивать, то непременно породнил бы испытываемую сейчас боль с раскаленным железным колом, которым, казалось, рвали на части его прямую кишку. С каким-то особым наслаждением Эллингтон начал резкими глубокими толчками вбиваться в содрогавшееся от муки и рыданий тело, стискивая обеими руками ягодицы, вырывая из сорванного горла Джастина сдавленные крики. Он неизъяснимо наслаждался при виде кричащих доказательств своей жестокости, он хотел насладиться судорогами, порожденными страхом.

Прошедший через десятки жутких сражений, перенесший тяжелые раны, Калверли сейчас мечтал только о смерти, так как терпеть эту боль и позор он был не в состоянии. Заплетающийся язык уже не слушался его, а обескровленные губы неразборчиво что-то шептали. Зайдясь в бреду, Джастин, поклявшийся несколько дней назад не просить о пощаде, сейчас нарушал все данные себе обещания, молил, чтобы его отпустили, оставили в покое, просто дали умереть. Видимо, Эллингтон понял его бессвязное поскуливание, но даже и не подумал сжалиться над поверженным врагом: крепкие руки сильнее сжали тощие бедра, впиваясь пальцами до боли, и Джастин, всхлипнув, зашелся новым криком, почувствовав, как тот резко меняет угол вторжения, намеренно доставляя еще больше мучений, с особой жестокостью насилуя свою жертву. Он протяжно закричал, запрокинув голову, когда член, словно нож, резанул что-то особенно чувствительное внутри.