Две войны (СИ)

Холодные цепи опутывали его по рукам, приятно охлаждая разгоряченное и измученное тело. Джастин с трудом дернулся на цепях, не без юмора отмечая, что сейчас он, наверное, выглядит как насекомое, пойманное в паутину гигантского паука. С каменной стены стекают капли воды. Наверняка на улице идет дождь… Джастин мечтает глотнуть свежего воздуха, пожалуй, больше, чем что-нибудь съесть, учитывая, что он уже забыл, когда пил и ел в последний раз. Сейчас Джастин спасается тем, что слизывает спасительную влагу с шершавой, покрытой странным налетом стены. Раньше, когда его обливали ледяной водой, удавалось хлебнуть пару раз, не замечая боли в сорванном от криков горле, но Эллингтон, видимо, решил окончательно добить его, и уже второй день ему не удавалось даже сделать глоток воды — вот и приходилось, дергаясь, изворачиваться и ловить со стены редкие соленые капли. Запястья стерлись в кровь, и теперь кровавая полоска противно стекала вниз по руке, с громким хлопком падая на каменный пол. Провисев несколько дней в полутемном, холодном и пустом подвале, где не было слышно ни единого звука из мира за стеной, он с удивлением — а может и с ужасом — понял, что его слух теперь различает любой, даже самый мелкий, незначительный звук. Крысы топали, словно лошади — невероятно громко и противно хлюпая лапами по сыром полу; лязг металла над головой превратился в какофонию из отвратительных скрежетов и скрипов, а пот и кровь, капающие на пол, бились о землю четкими, резкими ударами. Застоявшаяся в руках и ногах кровь, казалось, заледенела, и Джастин не мог пошевелить ни единой мышцей. Все тело было словно каменное: спина ныла и неприятно тянула, шея затекла, но сил держать ее ровно надолго не хватало, и голова постоянно падала на грудь, после чего пошевелиться он не мог вообще, мучаясь болью в шее, резко отдающей в висок. Ночи тянулись слишком долго, и Джастин уже сам не мог понять, что именно он хочет: чтобы его оставили в покое, дали ему наконец-то умереть, или же чтобы поскорее наступило утро и к нему зашел ненавистный Эллингтон — единственный человек, с которым он мог поговорить и получить хоть какое-нибудь подобие ответа.

Он с ужасом и омерзением к себе понимал, что рвется увидеть чертового капитана, чтобы хотя бы услышать человеческий голос и окончательно не сойти с ума в тишине, где каждый шорох бьет по нервам, как барабанная дробь. Это вызывало острые приступы ярости, и Джастин бесился еще больше, злясь на самого себя за слабость и несдержанность, за свой страх, ведь теперь он гниет заживо в тишине и мраке, вместе со своей болью и мыслями — единственными оставшимися у него спутниками. Эта изоляция давила на разум, заставляла его при каждом удобном случае говорить, пусть даже с тем же проклятым извергом Эллингтоном, но он должен был говорить, просто чтобы не свихнуться. Ему было жутко одиноко, и казалось, что сырые серые стены давят на него со всех сторон — в такие моменты Джастин начинал всхлипывать, глотая горький ком в горле. Нервы начинали сдавать, а боль, не оставляющая его измученное тело ни на миг, только усиливалась день изо дня. Темнота наступала на него из всех углов, выползала черным туманом из расщелин и обволакивала его сознание. Единственными живыми существами здесь были крысы, которые копошились у ног, привлеченные запахом свежей крови, обильно стекающей на каменный пол. Калверли с омерзением чувствовал, как жесткая шерсть тварей трется о голые ступни, и мысленно содрогался от ужаса быть съеденным заживо. Поистине героическая смерть.

Поэтому, когда лязгнул замок и заскрипела тяжелая дверь, он резко вскинул голову, сразу зажмурившись от острой боли, ударившей от затылка вниз по всему телу.

— Ты погано выглядишь, — вполголоса сказал Эллингтон, наблюдая за корчащимся в цепях Джастином, который сейчас больше походил на большую тряпичную куклу, — жалкое зрелище. Неужели тебе это еще не надоело?

— Игра, — прохрипел Джастин, силясь поднять голову, — оказалась очень занимательной, капитан.

Эллингтон как-то странно посмотрел на дрожащего против своей воли парня, будто бы до него сейчас дошло что-то такое, о чем, Джастин знал, он обязательно в скором времени, пожалеет.

Наверняка этого демона посетила очередная ненормальная идея, судя по тому как загорелись его ярко зеленые глаза, мигнув в полумраке хищным огнем, не означающим ни черта хорошего — по крайней мере, для несчастного пленного, дернувшегося на цепях в жалком порыве провалиться в тартарары, подальше от этого пристального, всепоглощающего зеленого пламени.

— Ты долго держишься, — наконец-то сказал он бесцветным, сухим голосом. — Пять дней — очень длинный срок. Я тебя недооценил.

— Просто я ничего не боюсь, — злобно выдохнул Джастин, пытаясь не думать о том, что он нормально не ел уже больше недели, — тебе, гнида, лучше сразу прикончить меня. Иначе я освобожусь и сломаю твою шею.

Это было глупо. Джастин отдавал себе отчет в том, что северянин сильнее и он никогда не выйдет из прямой схватки победителем, учитывая свое плачевное состояние.