Две войны (СИ)

Другим излюбленным развлечением капитана были иглы. О да, он был фанатичным ценителем утонченной боли, пронизывающей тело пленника после подобного развлечения. Острые, тонкие, они проникали в самые потаенные участки тела и вызывали невероятную боль, агонию, после которой Джастин чаще всего забывался тяжелым обмороком, но его быстро приводили в чувство одним из обливаний, после чего все начиналось по-новой. Эллингтон был настоящим садистом. Ему были известны такие точки на человеческом теле, о которых Джастин не имел ни малейшего представления: под коленом, между большим и указательным пальцами, внизу живота, под ногтями и много где еще. Именно в такие, особенно чувствительные, точки ему вставляли иглы, после чего у него начиналось кровотечение из носа или ушей; в свою очередь, он даже не знал, чем это вызвано и что ему повредили. Кроме этого, были постоянные побои, которые он ежедневно переносил, упорно сжав зубы, чтобы не выдать свою боль любым позорным стоном или криком. Как бы сильно его ни изводил треклятый янки, но при всей своей повернутости Эллингтон знал определенную черту, своеобразную грань, за которую никогда не переходил, дабы сохранить жизнь своему пленному. Словно бы прощупывая самые больные места и обходя их стороной, чтобы они немного зажили и можно было опять издеваться над покорным телом.

Упорству и терпению Джастина стоило позавидовать, так как, несмотря на все титанические усилия Эллингтона, парень не сказал ни единого слова насчет военной тактики генерала Моргана. Это немыслимо бесило того, и он сразу же наказывал Джастина за несговорчивость, вышибая из него ответы дубовой палкой с выпирающими из нее шляпками гвоздей. Стоило ли говорить, что собственноручно Эллингтон не делал ровным счетом ничего. Он только садился на стул и, закинув ногу на ногу, смотрел, наслаждаясь спектаклем, иногда вставляя комментарий и давая новые указания сержанту, который и был палачом.

Спустя несколько дней мучительного пребывания в подвале в полном и безоговорочном распоряжении этого на голову больного садиста Джастин уже не мог усомниться в том, что в его теле имеется несколько сломанных костей и отбитые почки, о чем свидетельствовала его моча, превратившаяся в чистейшую кровь. Появился кровавый кашель, время от времени Джастин чувствовал, как в его легких что-то скребется, после чего он начинал задыхаться. Собственно, это было не самой его большой проблемой, так как проблемой был капитан Александр Эллингтон, который каждый день усложнял своему пленному жизнь. Джастин все время норовил нахамить, плюнуть в лицо офицеру или оскорбить того любым возможным способом, ведь эта напыщенная высокомерная маска несгибаемого, сильного парня срабатывала чисто на одном голом инстинкте самоуважения — единственной защиты, оставшейся у Джастина.

Понимая, что пленника с каждым днем становится все сложнее сломать, северянин бесился еще больше, а Джастин в сотый раз убеждался в своей глупости, проклинал свой острый язык и терпел новые издевательства.

Он день ото дня испытывал странное возбуждение: его мысли путаются и все плывет перед глазами, как после выпитого литра ликера, и при этом возникает дикое желание бежать, спасать свою жизнь, драться, хотя в этом не было никакого толку, особенно сейчас, находясь взаперти черт знает где. Тем не менее Джастину хотелось дать любой выход переполнявшему его чувству страха и обреченности, когда ничего не остается, как ждать своей участи, зло скрипя зубами.

Одолеваемый самыми разными эмоциями, он при этом молчал как рыба, так и не сказав ни слова о том, что на уме у генерала и когда будет новое наступление. Джастин был уверен, что Норманн выжил и уже наверняка добрался до их штаба, где непременно доложил о ситуации Джеффу, а тот, будучи отличным стратегом, уже занялся новым планом. Морган обязательно разгромит Вашингтон к чертовой матери и освободит своих людей, а пока он будет тянуть время столько, сколько это возможно.

Именно эта наивная в своей слепой вере мысль удерживала Джастина на самой грани помешательства, не давая усталой голове полностью отключиться.

— Знаешь, находясь здесь, в изоляции, ты мог бы придумать что-то более правдоподобное, ведь времени на раздумья у тебя предостаточно, — ухмыляясь, в своей скотской манере сказал Эллингтон, увлеченно рассматривая скользящие по телу пленника крупные капли пота.

— Мне осточертело повторять одно и то же! Я ничего не знаю, — устало огрызался Джастин. — А знай я что-то, никогда бы не сказал тебе этого.