Две войны (СИ)

*

Дни шли за днями, бесцветные и неотличимые друг от друга, но в их маленькой преисподней ничегошеньки не менялось.

Южане практически не общались друг с другом. Словно бы зима полностью залепила их рты снежным комом. Дерек сказал Джастину, что на дворе уже 5 декабря. Маррей все чаще приходил на каменоломню: его смены выпадали на субботу, понедельник и четверг, - в каждый из этих дней он приносил Джастину еду. Если бы это увидели остальные конфедераты - он бы не проснулся наутро, но, к великому счастью, Маррей всегда находил подходящие моменты, дабы улучить минутку-другую с ним наедине.

Все пленники были разными, но все они соглашались с тем, что в течение первых двух недель, может быть, месяца, работа очень тяготила их, а наказания были невыносимыми. Но потом изнуренное тело привыкало к нагрузкам, любое рвение, побуждающее злость и гнев, было прирезано, и таскать камни становилось не труднее, чем перебирать крупу. Джастин, тоже почувствовал те разительные изменения, произошедшие с ним, с течением некоторого времени; понемногу он обнаружил, что уже не так живо осознаёт тяжесть своей работы и думает о другом.

“Александр Росс Эллингтон”, - он занимал всё его сознание, начиная от раннего утра и заканчивая сном, чертов ублюдок, умудрялся намертво вклиниваться в его голову. Рутина почти заглушила страдание, но отголоски воспоминаний были связаны отнюдь не с болью и страхом, - его постоянными и неразлучными спутниками. Он каждый день переносился мысленно в ту злополучную комнату, размышляя над словами Алекса и не понимая их сути. Почему он сменил гнев на милость и насилие на ласки? Почему так просто отпустил его? Вспоминая ураган страстей, бушующий в его сердце в тот день, когда он добровольно лег под Эллингтона. Джастин, до сих пор, не мог избавиться от тех чувств, которые никогда не должны были вспыхнуть и тем более укорениться внутри него, с ужасом понимал, что он привержен блуду мужеложства, он осознавал свой грех так явно, как никогда прежде.

Чтобы не впасть в отчаянье, не поддаться слабости, Джастин начинал молиться, хотя потребности в религии он не испытывал никогда. Не для него были все эти истины, ниспосылаемые свыше в наказание за грехи и вечное блаженство в награду безгрешным. В церкви Джастин бывал несколько раз в год, в силу необходимости, когда приходилось сопровождать набожных родителей на церемонии. Во время церковных ритуалов он всегда чувствовал щемящее чувство скуки и тяжело вздыхал, давя в себе дремоту. Ему никогда не было понятно, как можно молиться - изливать душу размалеванным холстам с ликами святых, да ледяным мраморным статуям небесного заступника. Только оказавшись в том состоянии, в каком он пребывал сейчас, Джастин понял, что не в рисунках святых скрыта истина, которую он пытался увидеть на протяжении стольких лет, а в красках - вся сила и душа. Стоило испытать ад на себе, создать его в своей голове, также как Бог создавал его когда-то, чтобы покарать мятежных ангелов и людей. Так и Джастину стало ясно, что только настоящая преисподняя заставила его почувствовать всю остроту ощущений, таких диких, нелепых и чудовищных. Он рожден для борьбы и ощущает вкус жизни на этой невидимой войне, прилагая все усилия, чтобы не спятить и выжить, но лишь при условии, что у него есть противник. Победа часто доставалась тем, кто был выносливее своего врага; Джастин не верил, что Эллингтон так легко готов отступиться от их игры.

С такими мыслями он брел по лагерю, направляясь к бараку после рабочего дня. Хотя солнце по-прежнему светило ярко, в воздухе ощутимо витал холодный дух зимы, лютой северной химеры, приближающей конец всего. Ветер завывал по ночам, настолько громко и устрашающе, что Джастина, иногда, посещали мысли о голодных волках, обитающих в обширных лесах вокруг Вашингтона. Ветер как будто натирал кожу пленников наждаком, а жёлтый диск, зависший в небе, сделался холодным и безжизненным. Пора увядания жизни уже осталась позади, но самое страшное ожидало их в недалёком будущем, с приходом зимы.

Начало декабря месяца было более или менее терпимым, но ближе к рождеству погода резко переменилась – зима полностью вошла в свои права; наступил предел существования.

Янки казалось, совсем позабыли о пленниках, у которых почти иссяк запас продовольствия, а продукты не добудешь из-под земли как воду. К концу месяца голод и болезни унесли несколько сотен жизней, и лагерь опустел. Те, кто остались, дышали на ладан. Не люди, а тени глядящие друг на друга чёрными ямами влажных провалов глазниц. Неверный шаг, движения замедлены, словно заледенели суставы и мышцы, замёрзли кости вместе с окружающим миром, чувства притуплены. Люди теряли остатки затухающей жизни, и теперь ничто не могло согреть их.