Две войны (СИ)

На каменоломнях по ночам стало невыносимо холодно, и Джастин понял, что ещё немного, и он сам закоченеет и превратится в кусок льдинки. Майкл стал слишком беспокойным и Джастин часто видел, как товарищ замирает, словно громом поражённый и его глаза становятся мрачными и пустыми: волосы падают по плечам скатанными колтунами, губы едва шевелятся, когда он отвечает на его вопросы о своем здоровье.

- Со мной все хорошо, – утверждает Майкл. - Мы хотя бы в условиях живём нормальных… относительно. Не то, что те, на улице, – он, поежившись, хмуро оглядел бревенчатый потолок барака. - Они все скоро передохнут к чертовой матери.

Деревянные полы в бараках были сняты, чтобы не было возможности под их прикрытием рыть тоннели для побега. От земли тянуло невыносимым холодом, а кашель Джастина усиливался. Он надеялся что, переселившись в барак, станет легче переносить ноющую боль в груди и саднящий кашель, но болезнь просыпалась в нем: осторожно, медленно, словно примериваясь. Джастин был абсолютно уверен, что болезнь нешуточная. Медикаменты в лагерь, конечно же, не поставлялись, а это означало, что он сильно влип, потому что, даже украсть лекарства было неоткуда.

- Как сказать, – прохрипел он, кутаясь в мешок, который служил ему одновременно подстилкой и одеялом, потому что нормальные одеяла изымались на время зимних холодов, чтобы более слабые и раненые погибали от холода. - Здесь, так же как и на улице. Разница не столь велика. Разве что несет не так сильно.

Временами бревенчатые подпорки скрипели, и у Калверли перехватывало дыхание. Каждый раз ему казалось, что ветхая постройка рухнет, похоронив под завалом гнилой древесины своих заключенных.

Джастин облокотился о стену и принялся ждать Маррея – сегодня была суббота, и дневальный должен был делать последний обход перед отбоем; в такие моменты он передавал Джастину посылку с хлебом и орехами. Калверли хотел есть: его желудок нещадно скулил, но по сравнению с болью в легких – голод казался чем-то далеким и маловажным. Через четверть часа его начало клонить в сон; это было крайне странным явлением, потому что по ночам его сердце дрожало в груди так осязаемо, что он не мог уснуть.

Что-то странное крутилось в голове: будто он спускается сквозь низкую облачную пелену, какая бывает перед приближающейся грозой, где-то высоко в горах, где стираются границы между землей и небом. Что-то яркое вспыхивает под плотно сжатыми веками, - кажется неестественно яркий всполох после столь темной ночи. Калверли порывается что-то сказать Майклу, но захлебывается своими словами; он выгибается дугой, когда тело выталкивает воздух из глотки вперемешку с гнусной жижей, поднимающейся из легких.

- Эй, лейтенант, ты чего? – голос Майкла дрогнул, будто кто-то пихнул того в грудь. Он едва ли мог заметить, что Джастин мучается от недомогания уже две недели, ведь человек, ослепленный своей собственной душевной болью, борющийся с гордостью и самоуничижением, голодом и болезнью - не мог воспринимать приближение чужой смерти, какой бы скорой она не была.

Джастин перекатывается на бок, кашляет, цепляется за обрывки какой-то относительно связной мысли, но она ускользает прежде, чем он вообще осознает, что она принадлежала ему.

- Маррей. – Джастин прикусил язык, чуть сильнее - и остался бы без него. Сияющая спираль боли, которая все раскручивалась и раскручивалась, пока не стала одной прямой нитью, пронизывающей каждую клетку тела от груди до ног, была невыносимой.

Розенбаум схватил Джастина за рубашку обеими руками и закричал нечто бессвязное. Какой-то человек из породы немолодых, хамоватых уголовников, тихо встал у него за спиной, видимо, решив выяснить, чьи вопли не дают уснуть всему блоку. Стоило Джастину открыть глаза, как резкая, пронзительная боль в голове заставила его издать страшный звук на грани всхлипа и крика; в этот момент вокруг них с Майклом собралось человек десять и все они показались Калверли в этот момент слившимся, мутным пятном. Каждый считал своим долгом выразить недовольство, дать о себе знать: кашлянуть, свистнуть или сказать что-нибудь вроде: «Лучше вставить ему кляп». «Дальше будет еще хуже». «Убей его и все».

- Пошли отсюда, нетопыри. – Огрызнулся Майкл, не поворачивая головы к конфедератам.

Джастин чувствует, как каждый вдох наполняет легкие зловонным запахом – сладко-тухлым; в голове словно рвутся сосуды, и он не может видеть, как кривятся гнилые рожи его земляков в ту минуту, когда он отхаркивает очередной вязкий ком.

- Позови… дневального. Дерека Маррея. - Накопившаяся усталость и нестерпимая боль, убили остатки логики и страха в его голове - единственным выходом казалось позвать Дерека, который должен сегодня дежурить.

“Он должен мне помочь”.