Две войны (СИ)

Джастину показалось, что его оглушили по затылку, он слушал и не мог поверить, что несгибаемый капитан отступился от своих интересов, пошел против законов рассудка, поступился своим покоем, да и вообще послал всех к черту на четыре дня. Разве мог человек, не знающий настоящего значения добродетели, сидеть в душной комнате наедине с умирающим врагом, которого еще недавно сам был готов отправить на тот свет?

- Как можно лишиться того, кто никогда не принадлежал тебе? – вместо этого спросил Джастин, чувствуя непреодолимое желание высказаться, все равно кому, главное, - глядя в глаза, чтобы еще можно было вспомнить о том, что он человек, и имеет на это право.

Эллингтон вздрогнул и закрыл глаза; на искаженном страданием лице возникла тень, казавшаяся нерушимой, застывшей. Джастин, глядя на него, упивался его неизвестной болью и, в тот же момент, озлобленно ненавидел себя за сострадание, вызванное странным порывом приблизиться и просто сесть рядом с этим человеком, чье несчастье вырывалось наружу сдавленным хрипом, - слишком безнадежным, чтобы поверить в его неискренность.

- Не принадлежал? – Эллингтон, покачиваясь, встал с дивана, взрываясь, то приглушенными, то громкими восклицаниями. - Не принадлежал?! Кого ты хочешь обмануть, меня или себя? Кого, Джастин? Боже мой! - Он сжал дрожащими руками голову, будто намереваясь раздавить свою боль, загнать ее обратно в свое нутро и закрыть на семь замков в неизвестности, скрыть, вырывающиеся на поверхность, тайны своей сущности, но боль его дышала этими словами и они выплескивались из него, как кровь из разорванной артерии. - Я не знал, что есть человек, которому под силу сотворить со мной подобное, но будь ты проклят, мерзкое отродье! – Эллингтон одним размашистым движением поддел стоящую на полу бутылку и швырнул ее через всю комнату, где стекло сошлось с деревянной отделкой стены, разлетевшись с оглушительным звоном по комнате.

Джастину показалось, что у него отнялось тело, и он лишь смог проследить взглядом как расплывчатое кроваво-красное пятно на стене, уныло стекает на пол. Лицо его пылало. Пересохшие губы потрескались от жара, лихорадка усилилась внутренним кипением. Руки уже не дрожали, а тряслись.

- Тебе удалось сломать меня, находясь в моем же плену, за решеткой моего форта, среди убийц и предателей! – Надломанным голосом, продолжал говорить Алекс, спокойно опустив руки; его расслабленные пальцы слегка подрагивали, толстые вены на руках вздулись, наполнившись пульсирующей кровью. - С первого дня, с момента, как я увидел тебя в госпитале, я понял, что должен действовать на опережение, чтобы не допустить всего этого. Но я слишком долго пытался врать себе – это мне не под силу.

Калверли почувствовал, как с каждым новым биением его сердце теряет ритм, все артерии, вены и сосуды, ведущие к сердцу - оборвались, мышца сделала еще пару бесполезных ударов, но кровь к ней больше не подступала и Джастин, захлебнулся вязким комом. Он судорожно выгнулся и свесился с кровати, сплюнув кровавую смесь на пол. Кровь наполнила его легкие, ему даже показалось, что он слышит звук, подобный рокоту неспокойных морских волн в глубине своей груди, но вслушаться он не успел, потому что, подняв слезящиеся от жара глаза, увидел нависшую над собой фигуру капитана-янки.

Слабо сжав его запястье, Алекс принялся водить указательным пальцем по линиям руки, успокаивая, извиняясь. Воцарилась мертвая тишина. Он почти растерянно заглянул в глаза, но Джастин всё так же хранил молчание, однако и вынудить себя отвернуться больше не мог. Эллингтон, очень осторожно, как к дикому животному, протянул руку и провел ладонью по лицу, стирая испарину. Поднял руки к жестким каштановым волосам. Это было движение чистое и любовное, как если бы он нежно прикоснулся к любимой, успокаивая ток крови в висках. Таинственная, стремительная, лихорадочная жизнь бурлит где-то там, в испуганно дрожащей материи, он слышит, как она зовет, как кричит ему, чтоб он освободил ее, дал ей форму и язык. Тайная жизнь истерзанной души рвется к нему, бьет невидимыми, но ощутимыми волнами в кожу рук и Алекс чувствует это под своими пальцами, ловит эту зарождающуюся страсть и вытаскивает наружу. Джастин молниеносно ощущает, как жар отступает, оставляя после себя слизкий след, на смену ему приходит неловкая, мучительная тяга и он, сглотнув кровь, придвигается ближе.

Слегка запавшие зеленые глаза горели необычайным, неистовым огнем, палящим и пожирающим; перед этим взглядом могли пасть города и содрогнуться правители. Взгляд этот был страстный и жесткий, сокрушающий и разящий, но именно эта жизненная сила была способна ободрить Джастина. Алекс произносил слова медленно, вкрадчиво:

- Я дал обещание, и я его выполню. Я не прикоснусь к тебе, только если ты того не пожелаешь.