Две войны (СИ)

Понемногу, Джастин переставал думать, поэтому, слова, словно эхом упали на дно его сознания, и он смог уловить только далекие отголоски произнесенной фразы. Душа его словно уходила из головы и стекала в туловище, образуя там густую, тяжелую массу. Он становился мрачен, начиная впадать в отчаяние, по мере того, как желание все усиливалось в нем. Он уже не старался отстранить свою душу от загадочной боли: напротив, он держал ее над этой болью, прижимал ее к ней, понимая, что противиться еще одному смертельному недугу - не в состоянии. Кажется, он окончательно терял здравый смысл, желая этого.

Пальцы неосознанно скользнули вверх по напряженным рукам, и голос сам вырвался из него, произнеся:

- Пусть будет так. Я хочу этого, чтобы не произошло.

Эллингтон придвинулся ближе и немного придавил Джастина к постели весом своего тела и тогда он приподнял бедра, безмолвно прося о продолжении.

- Алекс…

Его имя слетело с губ непроизвольно, словно кто-то пробил какую-то незримую стену, разделяющую их. Джастин, за всё время пребывания в лагере, ещё никогда не называл его по имени и теперь с трепетом ждал, как Алекс это воспримет. Хризолитовые глаза: такие яркие, на свету блестят как драгоценный камень, такие тёмные в подземелье, будто болотная вода, давно застоявшаяся и не имеющая в глубинах своих жизни. Такие разные глаза, но одинаково проникающие в самую душу, видя всю человеческую слабость и желания. Такой взгляд не мог пройти незамеченным, не оставив после себя глубокую рану. Они смотрели прямо в сердце, и Джастин не выдержал этой пытки: схватив за плечи, он рванул его к себе из последних сил, и впился в рот отчаянным поцелуем. Уже через миг Эллингтон, опомнившись, целовал его в ответ, задыхаясь от захлестнувшего обоих болезненно-яростного желания. Когда человек отдает себя во власть господствующей над ним страсти, - прощай тогда трезвый рассудок и осмотрительность. Джастин чувствовал, как им овладевало безумие, сулившее помутненному рассудку забвение и полное безразличие к окружающему миру, кроме, пожалуй, одного. Алекс оторвался от его губ и, еще раз, внимательно посмотрел на лицо, словно опасаясь увидеть ту тень страха, которая когда-то поселилась в душе его пленника. В глазах сверкнули такие ошеломление и паника, точно для него этот поцелуй значил в десять раз больше, чем для Джастина, словно он из последних сил удерживался на самом краю бездны.

Джастин знал, что он хочет продолжения, и едва сдерживался, чтобы не сказать, как сам он желает того же.

Время замедлилось, остались только оголенные эмоции, когда Алекс вошел в него. Тупая, ноющая сладкая боль в паху была немилосердно перекрыта новой резкой волной, сопровождающий твердый орган внутри его тела, но Джастин мужественно стиснул руки в кулаки и, запрокинув голову, проглотил болезненный стон. Эллингтон хрипло дышал, готовый сорваться в своем диком темпе, услаждая собственное желание, но его самоконтролю мог бы позавидовать любой. Джастин прочувствовал, как давит внутри член, однако боль притупилась настолько, что стала почти незаметной, и он сделал несколько несмелых движений бедрами, после чего Эллингтон, уже не сдерживая себя, вошел на всю длину. Он брал его нежно, осторожно, боясь причинить боль. Джастин беспомощно цеплялся пальцами за скользкие от пота плечи, выгибался под ним и стонал, нетерпеливо обнимал ногами за талию, прижимая к себе еще сильнее, ничего не соображая, он раскачивался, как во сне или под гипнозом. Джастин задыхается и тихо хрипит, его любовник нежно прикусывает шею, касаясь кончиком языка горячей кожи над бьющейся жилкой, свободной рукой обхватывает и ласкает яички в том же ритме. И тогда, лишенный всех данных ему с рождением ощущений, Джастин познал то, что лежит за пределами видимого мира, ощущая, как его тело поднимается в неведомые чертоги, разнося эхо их стонов и вскриков под неземными сводами. Джастин снова толкнулся, навстречу твердой, горячей плоти, пронзающей его нутро, не заметив, как в этом полубреду, в этой жаркой томительной истоме, он сам ускорился, насаживаясь на член и, с криком излился между их, прижатыми друг к другу, мокрыми от пота, телами.

Эллингтон приник губами к виску, тяжело дыша в его влажные волосы, ещё несколько раз толкнулся в расслабленное тело, а потом замер и оставался в нем несколько томительных минут. Капля пота стекала по щеке и, Александр легко слизнул ее, чем окончательно смутил Джастина, до которого, словно сквозь призму толстых очков, доходили расплывчатые силуэты настоящего мира.