Двенадцать дней Дэша и Лили

– У гениев мысли сходятся! – воскликнула Лиза, увидев маффины.

– Да на Рождество теперь кругом один имбирь, – проворчал отец. – Слава богу, не тыква! И все же… Имбирь – это как-то неоригинально. И если вы спросите меня, откуда пошла эта мода, то я виню в этом Старбакс.

– Тебя никто не спрашивал, дорогой, – весело отозвалась Лиза, забирая у Лили маффины и ставя их на поднос.

Через несколько минут оладьи были готовы. Лиза приготовила их в форме имбирных человечков. За этим последовало то, что было очень непривычно для Лили, – наше привычное молчание. Время от времени один из нас – даже отец – хвалил оладьи. Но кроме этого… ничего. Лили продолжала с ужасом взирать на мою повязку. Отец не отрывался от чтения журнала. Лиза тихо улыбалась, словно слушая сплетни невидимых эльфов.

С отцом и Лизой так проходил любой прием пищи. С мамой и отцом тишина означала перемирие. Здесь – принятую по умолчанию пустоту.

«Пожалуйста, давай никогда не станем такими», – хотелось мне попросить Лили.

И, возможно, она прочла мои мысли, поскольку, когда я посмотрел на нее, закатила глаза.

Я попытался повторить ее жест, не сообразив, что это плохая идея. В глаз как будто воткнули иглу.

Должно быть, я вскрикнул: Лили и Лиза сразу спросили, в порядке ли я. Отец лишь сделал недовольную мину.

– В норме, – заверил я их. – Но вспомнил, что мне нужно сменить повязку.

– Я тебе помогу, – в унисон сказали Лили и Лиза.

«Я справлюсь», – подумал я.

А потом передумал: вообще-то лучше пойти вместе с Лили.

– Спасибо, Лиза, – поблагодарил я, – но мне хватит и двух рук в помощь. Пусть Лили поможет.

В комнате я достал из рюкзака марлю и пластырь. Потом мы пошли в ванную: мне на себя не хотелось смотреть, но, возможно, Лили будет удобнее с зеркалом. Я снял с глаза повязку и начал разматывать марлю.

Лили остановила меня:

– Садись. Позволь мне.

Я закрыл глаза. Почувствовал, как Лили предельно осторожно отлепила пластырь. Как стало ослабевать давление марли, а затем она полностью спала. Лили тихо ахнула, увидев, что было под ней – синяк, отек, швы, – но, ни слова не сказав, продолжила свое дело. Сейчас мы тоже молчали, да, но это было сосредоточенное молчание. И не только с ее стороны. Я ощущал прикосновения ее пальцев. Слышал ее дыхание. Я был эмоционально созвучен с этим мгновением. На мое лицо легла новая марля, ее закрепил пластырь. Вернулась повязка, защищающая марлю и пластырь. Легкое поглаживание по спине: все готово, все хорошо.

Я открыл глаза.

– Надеюсь, я сделала все правильно, – сказала Лили.

– Если бы за дело взялся я, то, скорее всего, замотал бы не тот глаз.

– У тебя там… блестки. Они впились в лицо. Я не знала, убрать их или оставить. Наверное, их вынет доктор?

– Лишний штрих в имидж, – пошутил я. – Барды уже сочиняют песни о парне по прозвищу Блестящий Пират и лезвиях на его пути.

– Мне так…

– Молчи! Ты виновата в этом не больше Эндрю Карнеги, профинансировавшего открытие огромного количества библиотек, из-за которых век спустя так много библиотекарей на коньках не были готовы к канонаде блесток. В любом случае, я прекрасно проводил время до, ну, госпитализации. «Рокетс» сразили меня наповал – что, если честно, сделать было нетрудно, учитывая то, как плохо я стоял на коньках.

– У вас там все хорошо? – послышался голос Лизы.

Отец говорил про плохое влияние Лили? Мне захотелось крикнуть что-нибудь про шампанское и потирание спинки в ванне, но тогда пришлось бы объяснять шутку Лили, а сделать это, не задев ее чувств, не представлялось возможым.

– Все хорошо! – крикнул я в ответ и шепнул Лили: – Нужно удирать отсюда как можно скорее. Со скоростью света, например. Ну или хотя бы гепарда. Или газели.

– Ты уверен? – посмотрела она мне в глаз.

– Какие тут могут быть сомнения?

– Не знаю. Они приготовили тебе оладьи.

– Она приготовила мне оладьи. Ей неприятно, что он ведет себя как придурок.

В определенных обстоятельствах за подобной фразой следует: «О, он не настолько плох». Однако мой отец в эти обстоятельства не вписывался.

– Нас ждет город! – заявил я Лили.

– Тогда не будем заставлять его ждать, – ответила она, убирая марлю и пластырь в рюкзак.

Мы каждый по десять раз поблагодарили Лизу за оладьи, а она десять раз спросила, не хотим ли мы еще.

– Уже уходите? – спросил отец, дочитав журнал.

– На покупку подарков осталось всего два дня! – жизнерадостно и глупо сообщил я.

– А что насчет Рождества? Вы будете его праздновать с нами?

Если бы не Лили и Лиза, я бы коротко сказал «нет» и ушел.

– Боюсь, у меня другие планы, – ответил я.

– Какие? – недоверчиво поинтересовался отец.

Мне не хотелось рассказывать ему о вечеринке миссис Бэзил, поскольку такое приглашение, какое я получил от нее, Лили никогда не получит от отца. Казалось несправедливым ставить на одну доску моего отца и бабушку Лили.

– У меня планы с Лили. – Такого объяснения достаточно.

– Чудесно! – обрадовалась Лиза.

Отец красноречиво посмотрел на меня: «Лили – не член семьи».

Я постарался столь же красноречиво ответить взглядом: «Она мне роднее тебя».