Двенадцать королей Шарахая

С дальнего берега озера, из низких кустиков, торчащих среди соли, взметнулось вдруг голубое облако: птицы, все больше и больше птиц, словно боги усыпали берег сапфирами и подняли над водой. Стая долетела до Чеды с Айей, растянувшись во все озеро, отражаясь в спокойной воде.

– Их зовут голубянками.

– И синеглазками! – довольно ответила Чеда, вспомнив, как они говорили об этом несколько месяцев назад, планируя прийти сюда зимой.

– Верно, потому что их крылья похожи на моргающие веки.

– Мам, я знаю.

Айя погладила ее по волосам.

– Всезнайка ты моя.

Чеда приоткрыла рот, любуясь, как облако то ныряет вниз, то поднимается вверх, складывается само в себя, распускается голубым цветком. Никогда еще она не видела такого прекрасного и величественного зрелища.

– Они как будто живые.

– Они и есть живые.

– Нет, то есть… они живые все вместе, понимаешь?

– Понимаю. Это значит, что они – племя, Чеда. Они могут жить по отдельности, но на самом деле – единое целое.

Они вошли в озеро, даже на середине доходящее едва ли до колен. По дну сновали маленькие розовые существа вроде жуков-долгоносиков, крошечные рачки-бокоплавы, о которых рассказывала мама. Птицы, верно, тоже заметили их: сотни, тысячи скользили над озером, то погружая клювы в воду, то ныряя. Они ныряли без всплеска, но отражение в озере дробилось, плясало вокруг. Куда ни глянь – синие птички! Их клювики ударялись о воду, как капли.

Мама назвала это «голубой дождь».

«Моя мама водила меня к озеру, когда я была маленькой, а я поведу тебя», – сказала она несколько дней назад. Чеда никогда не видела бабушку – Айя редко о ней говорила, – ей просто нравилось гулять с мамой за руку по волшебному месту.

– Набери воды, – сказала Айя. Она зачерпнула воды в ладонь, подняла руку повыше, и птички устремились к ней, как крошечные дротики, пытаясь выловить попавшихся рачков.

Чеда тоже набрала воды: ей было немного страшно, но очень хотелось попробовать! Лапки рачка щекотали ладонь, и вдруг голубянки напали всей толпой, пытаясь выловить его – их клювики забавно щипали руку, будто жуки. Что удивительно, они ни разу не промахнулись, не задевая ее даже крыльями. Чеда рассмеялась, но все равно убрала руку, немного боясь, что они все-таки на нее накинутся.

Мама, набравшая новую порцию рачков, тоже рассмеялась. Так они и стояли вместе, по щиколотку в воде, живые и счастливые, будто в мире больше никого не было.

Чеда отпустила мамину руку и бросилась бегать по озеру, гоняться за птицами. Сверху их преследовали соколы, но они были куда быстрее Чеды, у них получалось поймать птичку-другую.

Но вот голубая стая стала такой плотной, что заслонила Айю. Чеда заоглядывалась, восторг сменился волнением.

– Мама! – крикнула она, боясь, что заблудилась, и Айя раздвинула птичье облако, будто сама Наламэ.

– Идем, Чеда, – сказала она, протянув руку. – Пора уходить.

– Я не хочу уходить.

– Но нам придется.

Чеда помедлила, взглянув на прощание, как яркая синева оперения растворяется постепенно в бледной голубизне неба. Эта стая похожа была на море, глубокое, волнующееся море. Чеда обернулась к маме. Она не хотела, чтобы этот день заканчивался. Остаться бы тут с мамой навсегда! И все же она взялась за протянутую руку.

* * *

Чеда проснулась от того, что солнце жарило немилосердно.

– Я не хочу уходить… – прошептала она сухому пустынному воздуху.

Чеда села. Пересохшие, обветренные губы кровоточили. Воспоминания о маме и озере были такими яркими, что сперва она даже не поняла, где находится.

И не помнила, когда последний раз пила.

Вчерашним утром, поняла она. Плохо. Особенно теперь, в пыльную летнюю жару.

Мало-помалу воспоминания об ужасной ночи возвращались. О том, как Дардзада показал ей цветок адишары, как сунул ей под нос вымоченную в каком-то наркотике тряпку, набил татуировку на спине, сделав ее кем-то… она даже не знала, кем.

Она взглянула на камни и песок вокруг. Место выглядело незнакомо. Попыталась определить, откуда пришла, и не смогла. В какую сторону двигалась? Может, на юг, может, на восток, но далеко уйти точно не могла.

О том, чтобы выйти обратно по собственным следам, нечего было и думать: земля здесь каменистая, а песок уже сто раз успел замести следы, так что Чеда решила дождаться заката и тогда уж, по холодку, идти на северо-запад. Татуировка болела, запекшаяся кровь стягивала кожу, но тень была важнее: Чеда стянула рубашку и села, придерживая ее над головой, как базарный тент.

Она просидела так с час, но поняла, что больше не выдержит: обезвоживание грозило пустынной лихорадкой, но самое главное – с нынешним закатом придет ночь Бет За'ир.

Пришлось встать и идти в сторону, которую Чеда определила как запад. Ну и видок у нее, наверное! Тощая, как шакал, грудь напоказ, голова кое-как обернута рубахой, на спине кровавая татуировка.

Чеда постоянно искала взглядом Таурият – он был виден на лиги от города, но пустынные низины, как называл их Дардзада, играли с путниками злую шутку, скрывая город от глаз.

Вот еще одна дюна, и Чеда точно увидит Шарахай. Еще одна…

Кто-то рассмеялся вдруг прямо над ухом нечеловеческим смешком.