В остальном журналист тоже необычен. Так, сказано: «Подобно распеленутому малютке, который, не останавливаясь ни на секунду, разжимает и сжимает восковые кулачки, двигает ножонками, вертит головой величиной в крупное антоновское яблоко, одетое в чепчик, и выдувает изо рта пузыри, – Авессалом Изнуренков находился в состоянии вечного беспокойства. Он двигал полными ножками, вертел выбритым подбородочком, издавал ахи и производил волосатыми руками такие жесты, будто делал гимнастику на резиновых кольцах».
Далее описана главная черта натуры Изнуренкова. Журналист не способен действовать целенаправленно и последовательно: «Сущность его жизни и деятельности заключалась в том, что он органически не мог заняться каким-нибудь делом, предметом или мыслью больше, чем на минуту».
Акцентируется, что Изнуренков крайне экзальтирован и патологически непоседлив. Сосредоточиться на чем-либо «он не мог. Бешено работающие ноги уносили его, из двигающихся рук карандаш вылетал, как стрела, мысли прыгали».
Потому компаньону Воробьянинова и удается отобрать у владельца один из разыскиваемых стульев. Изнуренков, взяв напрокат пианино, не платил в установленные сроки, вот суд и постановил взыскать с должника невыплаченную сумму, а при ее отсутствии – описать и продать имущество. Соответственно, Бендер выдает себя за судебного исполнителя, тогда как экзальтированный и непоседливый остроумец даже не проверяет, есть ли у нежданного посетителя документ, подтверждающий официальный статус.
Но осталось неясным, зачем Изнуренкову пианино. К его профессии музыкальный инструмент, вроде бы, не имеет отношения, семьи же, судя по роману, у журналиста нет.
Также не объяснено, почему Изнуренков оказался несостоятельным должником, чье имущество надлежало описать и продать. Процедура вынесения судебного постановления занимала не менее двух месяцев, а сатирических изданий в Москве было тогда много, и если журналист «снабжал темами для рисунков и фельетонов большинство», то и зарабатывал немало. К примеру, позволил себе купить на аукционе отнюдь не дешевый стул. А вот чтобы расплатиться за пианино, не доводя конфликт до суда, почему-то денег не имел.
Впрочем, Изнуренков был сам по себе настолько комичен, что указанные выше противоречия большинство читателей просто не замечало. Яркие детали отвлекали. Запоминались именно они.
Впервые соотнес остроумца-непоседу с конкретным журналистом-современником И. П. Абрамский. Двенадцать лет он был завредом журнала «Крокодил» – от самого основания и до 1934 года. Позже занимал аналогичные должности в других периодических изданиях.
Статью Абрамского «У крокодильей колыбели» опубликовал журнал «Москва» в июльском номере 1963 года. Можно сказать, к двадцатипятилетию первых изданий романа – журнального и книжного[230]
.Абрамский рассуждал о журналистских специализациях. Одна из них – «темист». Указывалось, что из них всех наиболее одаренным оказался «Михаил Александрович Глушков. Это был стихийно остроумный человек, вспыхивавший, точно искра, необычайно подвижный и буквально мгновенно рождавший свои талантливые остроты, так называемые темные “завороты”. Если бы не полное отсутствие усидчивости и неумение работать, он стал бы, конечно, выдающимся литератором».
Абрамский подробно характеризовал давнего коллегу. Утверждал, что главной страстью «темиста» была игра – «в шахматы, в карты, на бильярде, на бегах. И хотя играл он хорошо, в результате всегда проигрывал. Ильф и Петров вывели его в романе «Двенадцать стульев» в образе Авессалома Изнуренкова. Как-то я встретил Глушкова в районе Ленинградского шоссе. Нервно кусая ногти, он шел с бегов, осунувшийся, пожелтевший, злой: “Ну, как, Михаил Александрович, со щитом или на щите?..” – “В нищете!” – мгновенно сработал он».
Но и в суждениях Абрамского не все логично. Так, бывший завред «Крокодила» отметил, что Глушков хорошо играл в шахматы и на бильярде, а это не соответствует сказанному о «полном отсутствии усидчивости».
Шахматы – не для непосед игра. А бильярд тем паче. Играл же «темист», по свидетельствам других современников, профессионально. В частности, постоянно обыгрывал В. В. Маяковского, считавшегося отличным бильярдистом не только среди литераторов.
Неубедительно и сказанное Абрамским про «неумение работать». Если б так было, не сумел бы Глушков зарабатывать исключительно сочинением тем.
Похоже, Абрамский коррелировал свои воспоминания с романом Ильфа и Петрова. Но в итоге – опять противоречия.
Кстати, Абрамский не сообщил о судьбе Глушкова. Именно поэтому читатели-современники могли предположить, что не сложилась она благополучно.